Снег в августе - Пит Хэмилл

на него рабби Хиршу.

– Похоже, с ним все в порядке, бойчик, – сказал рабби. – Наверное, молитвы помогли. Может, еще и по мячу будет попадать.

Аутфилдеры стояли прямо под ними, подбрасывая мяч, пока рев трибун стихал, а органист играл «Возьми меня на бейсбольный матч». Бранка, разминаясь, бросал мячи кэтчеру Брюсу Эдвардсу. Инфилдеры перебрасывали мяч дальше: Эдди Стэнки – на третью Пауку Йоргенсену, тот – на шорт-стоп Пи-Ви Ризу, а Риз – Робинсону.

– Круто выглядит, – сказал своему другу сидевший возле Майкла мужчина, глядя в бинокль. – На расслабухе. Будто всю жизнь на этой чертовой позиции играл.

Все встали: заиграл национальный гимн. Негры стояли, положив руки на сердце. Мужчины, сидевшие сзади, сняли свои профсоюзные кепки, и Майкл шепотом попросил рабби снять шляпу. Гимн закончился, раздались крики «играем, играем», и игра началась. Бранка отправил в аут первых двоих «Пиратов» на граундболах.

– А че, парень знает дело, – сказал профсоюзник, которого называли Джаббо. – Молись за своего итальяшку, Ральфик.

– Еще посмотрим, пройдет ли этот фокус с Кайнером.

Кайнер отбил первую подачу на верхний ярус. Фаул, перелет на фут. Весь стадион взвыл, услышав удар биты. Майкл объяснил, что значит фаул, а затем Бранка отправил Кайнера в аут, и все зааплодировали.

– Чуть в штаны не наложил, когда он туда мяч зафинтилил, – сказал Луис. – Я думал, до Проспект-парка долетит.

– Даже если долетит до парка, все равно мяч в ауте, Луис.

Риз открыл счет в пользу «Доджерс» и придержал мяч в граундаут. Настал черед Робинсона. Трибуны оглушительно взревели. Двое негров встали и гордо захлопали в ладоши.

– А вот и он, – сказал тот, что с биноклем.

Робинсон вступил в игру – встал лицом к питчеру, высоко подняв биту. И его выбили с первой же подачи, попав в спину. Толпа недовольно загудела.

– Ну да, с ними надо держать ухо востро, – сказал мужчина с биноклем. – Вот черт.

Справа кто-то громко рявкнул. Один из «крутых» парней. В черной фуфайке.

– В башку ему не кидай, мяч разобьешь!

Его дружки рассмеялись. Негр в бейсболке метнул в них взгляд и снова уставился на поле.

– Плюнь, Сэм, – сказал негр с биноклем. – Нашел время злиться, забудь.

Рабби Хирш пристально смотрел на поле. Хэнк Гринберг играл на первой базе за «Пиратов», и Робинсон, похоже, о чем-то с ним говорил.

– Жаль, что их не слышно, – сказал рабби Хирш. – Хотел бы знать, о чем Генри Гринберг говорит с Джеки Робинсоном. Письмо ему написать я должен.

Робинсон прекратил беседу, его руки свободно свисали, ноги широко расставлены, все внимание – на питчера. Питчер бросил взгляд через левое плечо и отправился на свою позицию, а прежде чем мяч коснулся перчатки кэтчера, Робинсон украл вторую. Стадион буквально взорвался. Сердце у Майкла тяжело забилось. Вот ведь: Робинсон все сделал как надо. Хотели словить на подаче? Ладно – тогда краду вторую; фиг тебе, шмук.

– Круто, молодец, – крикнул профсоюзник по имени Луис. – Не хуже, чем дабл!

– Ух, Сэм, что щас будет, – сказал негр с полевым биноклем, улыбаясь во весь рот.

Теперь Робинсон плясал у второй базы, на спине его красовался номер 42; он переступал птичьей походкой, весь в напряжении и внимании, отвлекая питчера, выжидая, выманивая и пятясь. Бэттером был Фурилло. Пока Робинсон выплясывал, Фурилло взял один мяч, затем второй.

– Джеки ему мозги запудрил, – сказал человек с биноклем. – Поплыл парень, похоже.

Питчер снова посмотрел через плечо на Робинсона. Стадион затих. Питчер бросил мяч. Фурилло отбил его в сторону левого поля, и Робинсон побежал к третьей базе, с головы слетела кепка, и он, скользя по траве, въехал на площадку в облаке пыли.

Весь Эббетс-филд ревел от счастья, в воздух полетели шарики, а оркестр у первой базы задудел что-то на низких нотах. Двое негров смеялись и аплодировали. Профсоюзники Луис, Джаббо и Ральф кричали «вот так вота», «так им и надо» и «доктор, доктор, питчер сдулся». Майклу все происходящее показалось каким-то киношным. А рабби Хирш отплясывал на месте, потрясая кулаком и размахивая шляпой.

– Красота какая! – прокричал он Майклу. – Красота, красота!

Мужчина с биноклем повернулся к Майклу, косясь на значок с Джеки.

– Видел его раньше?

– Нет. Я вообще в первый раз на Эббетс-филд.

– На, глянь.

Он протянул Майклу бинокль.

– Там настроить надо, – сказал он. – Но надписи даже не пробуй читать. Я его с мертвого немца снял.

Покрутив оптику, Майкл четко разглядел первую базу, где уже хозяйничал Фурилло, дагаут, где сидел Берт Шоттон в обычном костюме, а Робинсон стоял в одиночестве, поставив ногу на верхнюю ступеньку. Ему была видна даже грязь на форме Робинсона.

– Спасибо, – сказал Майкл, отдавая бинокль хозяину.

– Тебе повезло, такую игру увидел, – сказал мужчина, настраивая объективы под себя.

– Еще как повезло, – сказал Майкл.

Мужчина сказал, что его зовут Флойд, пожал Майклу руку и представил своего друга Сэма – «Вместе в армии служили», а затем рабби Хирш пожал обоим руки, перегнувшись через Майкла.

– Я тоже первый раз в Эбботс-филде, – сказал он. – Как Майкл. – Тут раздался общий вздох: Эрмански завершил иннинг «дабл-плеем».

В начале второго иннинга бэттером вышел Хэнк Гринберг. Несколько зрителей встали, чтобы поаплодировать ему. Встал и рабби Хирш.

Сзади послышался голос:

– Присядь, ребе, побереги ручонки. – Это был юноша в черной футболке. – Этот пархатый разучился попадать.

Рабби Хирш повернулся на голос и медленно сел.

– Что это за слово? – спросил он Майкла. – Что оно означает?

– Какое слово?

– Пархатый.

– А, ну, это еще одна тупая кличка.

– Так обзывают евреев?

– Ага.

Рабби снова обернулся, чтобы бросить взгляд на молодых парней. Лицо его дрожало. Но он промолчал и вернулся к Гринбергу.

Снова послышался тот же голос, парень орал питчеру «Доджерс»: дай-ка этому жиду язык почесать, он зассыт и с поля сбежит.

Рабби Хирш снова повернулся к Майклу; похоже, что вся его веселость улетучилась.

– Что значит «язык почесать»?

– Ну, это, в общем, так бросить мяч, чтобы он пролетел возле лица.

– То есть они думают, что, если ему рядом с лицом бросить мяч, он уйдет с поля? Потому что он еврей?

– Этот парень так и думает.

Гринберг отбил мяч – слабо и мимо.

– Ты же говорил, что Хэнк Гринберг – он военный герой. Эти парни… они что, этого не знают?

Флойд услышал и наклонился к нему.

– Они невежды, святой отец, – сказал он. – Глупые они.

Но крикун в черной фуфайке не унимался. Он проорал: «Целься ему в его колбаску обрезанную, Бранка! Пусть вывалит, покажет».

В секторе послышалась пара смешков, а Луис встал с сиденья.

– Эй, пацаны, почему бы вам не заткнуть варежки? Хорош людей оскорблять!

– Ты-то че лезешь, а? – крикнул ему парень. Все его дружки катались со смеху.

– Я вот щас реально полезу, и получишь в рыло.

– Один полезешь или еще с кем?

Гринберг махнул битой – снова мимо. Трибуны облегченно вздохнули.

– Он братцу своему перекинул, тот уже продавать побежал! – заорал парень.

Теперь встал рабби Хирш, он повернулся лицом к парням:

– Пожалуйста, рот себе закрой. Это Америка!

Крутые парни принялись распевать «Америку прекрасную». С издевкой. Не в лад. Чувствуя себя в численном превосходстве.

– Пожалуйста, – сказал рабби. – Прекратите нести чушь.

Гринберг ушел с поля.

– Ну, че я говорил? – заорал парень. – Старый жид сдулся!

– Эй, шмук, ну заткнись уже, – крикнул ему Луис-профсоюзник.

– Пошел в жопу! – ответил ему парень.

Это было уже слишком. Луис вскочил и сиганул через проход. Сгреб парня за фуфайку и врезал ему правой. Парни вскочили и принялись осыпать его ударами, но тут к драке присоединились друзья Луиса, и весь сектор вскочил на ноги. Флойд и Сэм тоже поднялись, чтобы посмотреть, что происходит – осторожно, с опаской. Они посмотрели друг на друга. Не говоря ни слова, Сэм снял очки и часы и сунул себе в карман. Флойд отдал бинокль Майклу, тот подумал: эх, если б не гипс, я бы тоже