Космическая трилогия - Клайв Стейплз Льюис

– Что вы имеете в виду?

– Вот что. Всю свою жизнь я совершенно ненаучно разделял и противопоставлял Природу и Человека. Я полагал, что сражаюсь за человека против неодушевленной стихии. Пока я болел, я занялся биологией, особенно тем, что назвал бы философией природы. До тех пор, будучи физиком, я исключал жизнь из сферы своих научных интересов. Меня не интересовали споры между теми учеными, которые резко разделяют органику и неорганику, и теми, кто считает жизнь изначально присущей любой материи. Теперь меня это заинтересовало – я понял, что в эволюции космоса нет непоследовательности, нет скачка. Я стал убежденным сторонником эволюционной теории. Все едино. Все – вещество духа, неосознанная сила, стремящаяся к цели, существующей изначально.

Он остановился. Рэнсом много раз слышал такие разговоры и гадал, когда же его собеседник доберется до сути. Уэстон с еще большей торжественностью возобновил свой монолог.

– Величественное зрелище бессловесной, слепо нацеленной силы, пробивающейся все выше и выше через возрастающую сложность структур к вящей духовности и свободе, избавило меня от всех предрассудков. Я больше не думал о долге перед человеком как таковым. Человек сам по себе – ничто. Поступательное движение жизни – возрастание в духовности – это все. Охотно признаю, Рэнсом, что я поступил бы неправильно, ликвидировав марсиан. Только предрассудок побуждал меня предпочесть человеческий род их роду. Отныне я призван распространять духовность, а не людей. Это поворотная веха в моей жизни. Сперва я работал на себя, потом – для науки, потом – ради человечества, теперь же я служу самому Духу. Если хотите – Святому Духу, на вашем языке.

– О чем вы говорите? – спросил Рэнсом.

– О том, – отвечал Уэстон, – что нас уже ничто не разделяет, кроме устаревших теологических мелочей, в которых, к сожалению, запуталась официальная церковь. Мне удалось пробить эту кору. Под ней – все тот же, живой и истинный смысл. Если позволите, скажу так: правота религиозного взгляда на жизнь замечательно подтверждается тем, что тогда, на Марсе, вы сумели на свой поэтический и мистический лад выразить истину, скрытую от меня.

– Я не разбираюсь в религиозных взглядах, – хмуро сказал Рэнсом. – Понимаете, я – христианин. Для нас Святой Дух – совсем не слепая бессловесная сила.

– Дражайший Рэнсом, – возразил Уэстон, – я вполне понимаю вас. Не сомневаюсь, что мой способ выражения удивляет, если не шокирует вас. Прежние ваши представления – весьма почтенные – мешают вам узнать в новой оболочке те самые истины, которые долго хранила церковь и заново открыла наука. Но видите вы их или не видите, мы, поверьте, говорим об одном и том же.

– Нет, не поверю.

– Простите, но именно в этом главный изъян организованной религии. Вы держитесь за формулы и не узнаете собственных друзей. Бог – это Дух, Рэнсом. Начнем отсюда. Это вы знаете; этого и держитесь. Бог – это Дух.

– Ну конечно. А дальше что?

– Как это что? Дух… разум… свобода… я об этом и говорю. Вот к чему направлена эволюция Вселенной. Я посвящаю мою жизнь и жизнь человечества тому, чтобы полностью высвободить эту свободу, эту духовность. Это цель, Рэнсом, цель! Подумайте только, чистый дух, всепоглощающий вихрь саморазвивающегося, самодовлеющего действия. Вот она, конечная цель.

– Конечная? – переспросил Рэнсом. – Значит, этого пока еще нет?

– А, – сказал Уэстон, – вот что вас смущает! Ну конечно, религия учит, что Дух был с самого начала. Но велика ли разница? Время не так уж много значит. Когда мы достигнем цели, можно сказать, что так было не только в конце, но и в начале. Все равно Дух выйдет за пределы времени.

– Кстати, – сказал Рэнсом, – этот ваш дух похож на личность? Он у вас живой?

Неописуемая гримаса исказила лицо Уэстона. Он подсел поближе и заговорил потише.

– Вот этого они и не понимают, – шептал он, словно заговорщик или школьник, задумавший какую-то пакость. Это было совсем не похоже на его солидную, ученую речь, и Рэнсому стало противно.

– Да, – продолжал Уэстон, – я и сам раньше не верил. Конечно, это не личность. Антропоморфизм – один из ребяческих предрассудков религии. – Тут важность вернулась к нему. – Но излишняя абстракция – тоже крайность. В конечном счете она еще опаснее. Назовем это Силой. Великая, непостижимая Сила изливается на нас из темных начал бытия. Она сама избирает себе орудие. Только недавно на собственном опыте я узнал кое-что из того, во что вы верите. – Тут он снова перешел на хриплый шепот, совсем не похожий на его обычный голос: – Вас направляют. Вами управляют. Вы избраны. Я понял, что я – не такой, как все. Почему я занялся физикой? Почему открыл лучи Уэстона? Почему попал на Малакандру? Это Сила направляла меня. Она меня вела. Теперь я знаю, я величайший ученый, таких еще не было на свете. Я создан таким ради определенной цели. Через меня действует Дух.

– Послушайте, – сказал Рэнсом, – в таких делах нужна осторожность. Духи, знаете ли, бывают разные.

– Да? – удивился Уэстон. – Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, что не все духи хороши.

– Но ведь Дух и есть благо. Дух – это цель. Вы же вроде стоите за духовность! В чем смысл этих ваших подвигов, поста, безбрачия и так далее? Разве мы не приняли, что Бог – это Дух? Разве вы не поэтому поклоняетесь Ему?

– Господи, конечно, нет! Мы поклоняемся Ему потому, что Он – благ и мудр. Совсем не всегда хорошо быть духом. Сатана тоже дух.

– Вот это замечание весьма интересно, – подхватил Уэстон, который уже полностью обрел свой прежний стиль. – Это очень любопытная черта простонародной веры – вечно вы разделяете, противопоставляете, создаете пары противоположностей. Небо и ад. Бог и дьявол… Едва ли нужно вам говорить, что я не признаю подобного дуализма и всего несколько недель назад отрицал оба члена этих пар как чистой воды вымысел. Но я заблуждался, причину столь универсального принципа надо искать глубже. Эти пары – истинный портрет Духа, автопортрет космической энергии, который сама она, движущая сила, запечатлела в нашем уме.

– О чем это вы? – переспросил Рэнсом. Он встал и теперь ходил взад-вперед, ему было плохо, словно он очень устал.

– Ваш дьявол и ваш Бог – образы одной и той же Силы, – пояснил Уэстон. – Небо – портрет спереди, ад – портрет сзади. Небо – светло и мирно, ад – темен и неспокоен. Следующая стадия эволюции, манящая нас вперед, – это Бог, а предыдущая стадия, нас извергающая, – это дьявол. Да ведь и ваша религия утверждает, что бесы – это падшие ангелы.

– У вас получается наоборот, – сказал Рэнсом. – Ваши ангелы – это преуспевающие бесы.

– Одно и то же, – отрезал Уэстон.

Они помолчали.

– Послушайте, – сказал Рэнсом. – Мы плохо понимаем друг друга. Мне кажется, что вы страшно, просто ужасно заблуждаетесь. Но может быть, вы приспосабливаетесь к моим «религиозным убеждениям» и говорите больше, чем думаете. Ведь этот разговор о духах и силах – просто метафора? Вы просто хотели сказать, что считаете своим долгом работать ради цивилизации, просвещения и так далее? – Он пытался скрыть возрастающую тревогу, но вдруг отпрянул, услышав крякающий смех, не то младенческий, не то старческий.