Северная Пальмира - Роман Буревой

«Вчера вынесен приговор участникам заговора сенатора Флакка. Сам сенатор Флакк приговаривается к лишению воды и огня, а его сын Гай Флакк, редактор „Вестника старины“ Басе и Норма Галликан – к ссылке.

«Вестник старины» закрыт. Это решение все жители Рима без исключения приветствовали с воодушевлением. Всем надоели их диссидентские выверты и ужимки. Люди хотят спокойно работать на благо Рима и нашего ВОЖДЯ».

«Акта диурна», 13-й день до Календ апреля[36]

Трион спал, и ему снился удивительный сон – будто он был императором и проводил Столетние игры. Он сидел в императорской ложе и смотрел, как на оранжевом песке амфитеатра Флавиев (тогда Колизей именовали только так) умирают гладиаторы. Его сын-подросток с плаксивым и капризным лицом издавал короткий смешок, когда кого-нибудь протыкали мечом и смертельно раненный человек корчился на песке, умирая. Триону нравился этот странный сон, потому что во сне он был императором. И власть его была почти абсолютной. Шаткой, но абсолютной.

Трион проснулся. Солнце ещё только взошло. Хорошее время дня. Хорошее время года. Подле Триона, подложив ладошку под щеку, спала смуглая девчонка. Она морщила брови во сне и тяжело вздыхала. Девчонка вчера залезла в лабораторию без спросу. Эти варвары такие любопытные. Наверняка хватила немалую дозу. Трион и сам постоянно облучался, хотя и носил освинцованный передник. Не хватало ему ещё спать с облучённой девчонкой. Надо отдать эту джагуну[37], а самому приискать новую. Да чистенькую, не такую, с которой успел порезвиться целый тумен монголов.

Крестьяне – женщины и мужчины – сбегаются в бывшие сады шаха толпами. Жалкие перепуганные людишки, не знающие, как прокормиться. Они приходят за работой. И Трион даёт им работу. Они берут урановые стержни голыми руками. Когда ночь падает на землю быстро и внезапно, Трион видит зеленое свечение в комнатах лаборатории. Крестьяне тоже его видят. И останавливаются поглазеть, не ведая, какую опасность таит в себе этот свет. Когда у работника на руках появляются ожоги, Трион даёт очередному глупцу несколько медяков, мешочек муки, и он уходит, довольный, что сумел прожить несколько лишних дней. Уходит умирать. А к Триону являются новые и дерутся друг с другом за право работать.

Трион вышел в сад. Точно такие же чёрные кипарисы росли вокруг его дома в Риме. Наверное, этот сад вокруг бывшего дворца шаха – единственный уцелевший во всем Хорезме. На террасе сидел Корнелий Икел в синей, полинялой на спине и под мышками тунике. Бывший префект претория пил козье молоко из высокого стакана и просматривал записи в прошитом суровыми нитками самодельном кодексе.

– Мерген-нойон требует бумаги для просмотра. Как будто он умеет читать! – сказал Икел, откладывая кодекс.

– Какой нойон? – спросил физик.

– Глава монгольской охраны.

– Разве нас кто-то охраняет?

Икел пожал плечами: если Триону охота сыграть в свою любимую игру – пусть играет.

– Нам мешают монголы, – сказал Икел.

– Никто нам не мешает. А если кто-то настолько глуп, что не может разобраться с варварами, то это его дело. Меня интересует только загадка Кроноса. Время каждый раз против меня. Я знаю, как сделать бомбу, но не могу поспеть к сроку. Всякий раз не могу. Когда делали бомбу для Нисибиса, я обещал её к зиме. А сделал «толстяка» только к лету. Потому и осада Нисибиса так затянулась. Потому не торопились варвары штурмовать город. Римские вестники наперебой вопили о героической обороне и беззаветном мужестве Цезаря. А на самом деле варвары и не хотели брать город – ждали мою бомбу. Истина всегда не там, где её видят герои. – Икел громко хмыкнул, но ничего не сказал. – Ты не герой, Икел, можешь не корчить рожи. А я опять безумно опаздываю. Быть может, Кронос мстит за то, что я хотел разрушить его святилище? – В голосе Триона послышалась тревога.

Неужели он все-таки кого-то боится?

– Кронос мстит всем, – отозвался Икел.

– Он мне мешает, постоянно мешает. Как будто у нас личная вражда – я или он. Я всегда сам ставлю немыслимые сроки, понимаю, что не успею, но все равно приказываю себе: должен успеть. Каждый день вызываю Кроноса на бой. Говорю: буду победителем, и побеждаю. Хорошо, что из-за Байкуля привезли новую партию урановой руды. Там, среди красных скал, её добывают открытым способом.

– А какой город теперь собираешься взрывать? – спросил Икел равнодушно.

– Какое мне дело? Важно, что я опять не успеваю.

– Куда?

– На пожар, – хихикнул Трион. – Пожар будет такой, что Олимпийцы в своём дворце поджарятся, как цыплята. Но всего не хватает – людей, техники, оборудования. Вчера привезли купленный в Танаисе металл. А он не годится. Что делать? Заказывать новую партию? Ты обещал мне условия для работы. И что же? Каждый винт, каждая гайка здесь – проблема. И люди проблема. Ребята из Мерва очень мне помогают. Ну и серы[38]тоже. Сообразительные. Латынь быстро выучили. А ты когда выучишь монгольский, превосходнейший муж?

– Не смей меня так больше называть! – выкрикнул Икел, неожиданно приходя в ярость.

Трион даже отскочил, на мгновение испугавшись. Потом расхохотался:

– А как же мне тебя называть? Перегрин?

– Называй как хочешь, но только не превосходным мужем.

– Что с тобой? Может, ты уже не жаждешь отомстить?

– Жажду, – Икел сделал вид, что внимательно просматривает записи в кодексе. – Но мы никогда не сможем вернуться в Рим.

– Ты только теперь это понял? А зачем нам возвращаться в Рим сейчас? Ты не скажешь? Чингисхан завоюет весь мир, вот тогда мы и вернёмся.

– Ты хочешь, чтобы Чингисхан завоевал весь мир?

– Не важно – хочу я этого или нет. Чингисхан завоюет его независимо от моего желания. Рим слишком стар, он перезрел, он обречён на падение. И наша задача – лишь вовремя все предусмотреть и перебежать на нужную сторону, чтобы выжить биологически. Все просто, боголюбимый Икел. Это и называется разумом. А все остальное – глупость. Вот если бы Руфин встал на мою сторону, если бы Рим имел у себя трионовую бомбу – вот тогда бы у старушки-Империи имелся шанс. Но эти идиоты отвернулись от Триона. И в ту минуту подписали себе приговор. Их час пробил. Не подыхать же нам вместе с Римом! Представь – в новой Империи ты получишь все-все, что ни пожелаешь. Что ты желаешь, Икел?

– Ничего. Я устал.

Когда-то Икел желал, чтобы император Руфин погиб. И этот человек, предавший Икела, умер в страшных мучениях. Но вместе с ним погибли почти три легиона. Три легиона. Когда Икел мысленно произносил эти два слова, ему хотелось биться головой о стену и кричать: «Трион, верни мои легионы!»