Черный беркут - Михаил Нестеров

Ольга набросала в записной книжке услышанные цифры.

— Спасибо вам большое, Александр Ильич. До свидания.

Она положила трубку и в задумчивости подошла к окну. Невский проспект медленно окунался в сумерки. Пока Ольга разговаривала по телефону, начался дождь — несильный, моросящий; над горячим асфальтом поднялся едва заметный пар.

«Дядя Коля сейчас в жаркой стране...»

Вникнуть в смысл этой фразы было и сложно и легко. Но она прозвучала успокаивающе, даже обнадеживающе. Да, Ольга поняла генерала. Трудно допустить, что у командира части есть что скрывать от вышестоящего командования, и тем не менее скрывают все, везде есть что утаить — дело не в этом.

Ольга приоткрыла окно, взяла из пачки сигарету и украдкой закурила. Володька спит, она не увидит его округлившиеся глаза: «Тетя Оля, ты что, куришь?!»

Да, дело совсем в другом — Ольга вернулась к разговору с Головачевым. Дядя Коля в отпуске, вот все, что ей положено знать. И то, что человек отдыхает, перечеркнуло все труды сотрудников МИДа, прессы, других официальных лиц.

Трудно понять? — спросила себя Ольга. Да, очень, почти невозможно. Однако на сердце стало легче. Недомолвки генерала довели женщину до слез.

Она выбросила окурок за окно и прошла в комнату, где на кровати спал Вовка.

Маленький мужичок. Копия Игоря. А глаза матери. Серые, глубоко посаженные глаза Анны...

Таджикистан, юго-западный приграничный район

Старый табиб был доволен. Уже два дня он ест наваристую шурпу, изжеванными деснами переминает во рту мясо. Безари предупредил его:

— Не ешь много мяса, Хаджи-амак. Скрутит живот.

Табиб позволил себе неприлично рассмеяться.

— И это ты говоришь мне, лекарю, который сам может дать тысячу и один совет? Ай-ай-ай, Безари... — И снова принялся за мясо.

Рядом со стариком сидела его дочь. В исхудавших руках Рахимы — глубокая пиала с бульоном. Она не торопится есть, ждет, когда набухнут в бульоне зерна джугары. Изредка бросает застенчивые взгляды на высокого гостя.

Безари в первый же вечер привел старика во двор своего дома.

— Вот, Хаджи-амак, твой последний пациент. — Безари носком сапога ударил по клетке. — Выпустить его или ты так посмотришь?

Табиб махнул рукой и присел на колени. Он долго созерцал пленника, пытаясь заглянуть ему в глаза. Но Орешин, упираясь подбородком в собственные колени, не поднял глаз.

Старик велел Безари выпустить пленника, внимательно осмотрел его со всех сторон и все-таки поймал его взгляд. Довольный осмотром, он прошамкал:

— Загоняй обратно.

Сказал по-русски для того, чтобы пленник понял его.

Когда Игоря втискивали в клетку, он застонал, затем из его горла вырвался жуткий хрип.

Безари рассмеялся:

— Голос! Он уже подает голос. Если б ты знал, Хаджи-амак, как я хочу услышать вой этой собаки! Чтобы разбудил он меня среди ночи. Ну, что скажешь, старик? Сколько эта собака протянет?

— Долго, — последовал ответ.

— Долго?! — удивился Безари. Неужели он делает что-то не так? — Почему долго?

— Крепкий. Но уже бесноватый. Через три дня сойдет с ума. Я всю жизнь лечил душевнобольных, повидал всякого.

Безари отпустило. Он сам неправильно поставил вопрос. А наивный старик ответил в лоб! Но ему нужно именно это! Три дня... Значит, еще три дня осталось до превращения человека в животное. Интересно, какими будут глаза у этой собаки? Преданные или с синим отливом бешеного пса?

Безари опустился на корточки. Поднял с земли палку и приподнял ею голову пленника.

— Слышишь? Три дня. Но я не застрелю тебя, я передумал. Тебя насмерть забьют ногами мои люди. А чтобы ты не кусался, тебе вырвут зубы.

Расмон не сдержался и сильно ткнул палкой в лицо пленника. Удар пришелся в щеку, кожа лопнула, кровь медленно потекла по густой щетине.

Губы Орешина дрогнули, он с трудом приоткрыл рот и засмеялся.

Другой бы не разобрал в этом булькающем хрипе смех, но Безари слышал его отчетливо. И ему захотелось тут же, сию минуту, вытащить эту мразь из клетки и придушить собственными руками.

Усилием воли он сдержался. Некоторое время сидел с закрытыми глазами.

Старик Хаджи качал головой. Он не решился сказать Безари правду: похоже, он ошибся и этот человек еще не скоро сойдет с ума. Что-то питало его душу так же сильно, как солнечные лучи нещадно сжигали его тело. И пленник еще раз удивил Безари. От звука его голоса таджик вздрогнул.

Орешин говорил невнятно, иссохшие губы едва повиновались, язык царапал шершавое нёбо.

— Теперь слушай меня... Ты так упорно внушал мне, что моя жена перед смертью подверглась издевательствам, что я наконец понял: ты лжешь. Ты не сказал и слова правды. Она жива. Слышишь, ты, трусливый шакал!.. Ты боишься — и правильно делаешь. Ты не знаешь то, что знаю я. Ну, спроси меня.

Безари долго, очень долго сидел с закрытыми глазами. Когда он открыл их, встретил насмешливый взгляд пленника, услышал дерзкую речь:

— Тебе не удастся во второй раз уйти. Нет... Тебя возьмут, Безари. До недавних пор я считал тебя воином. Ошибся...

Орешин истратил последние силы, голова его тяжело опустилась на колени.

Безари встал, отбросил палку.

— Ты оскорблял меня потому, что слаб. Ты один. Ты думал, что я приду в ярость от твоих слов, достану пистолет и пристрелю тебя на месте? — Расмон покачал головой. — Нет, ты действительно ошибся. Ты сгниешь в этой клетке. В рассудке или в безумии, но сгниешь. Тебя уже жрут черви.

Орешин нашел в себе силы снова поднять голову:

— Безари... Ты забыл сказать о моей жене. Ну, давай!

Расмон, отвернувшись от пленника, положил руку на плечо Хаджи.

— Ты стал совсем старым, табиб... Только желудок как у молодого.

Он резко развернулся и пошел прочь.

В этот вечер молчал тамбур, не слышно было заунывного голоса...

Две высокие скалы в трехстах метрах от автомобильной дороги и небольшая ложбина с выходом на горную тропу служили хорошим укрытием для отряда Кавлиса. Сюда они добрались на рассвете. Молча, сосредоточенно стали готовить оружие.

Михаил Зенин выпотрошил шнек «бизона» и начал закладку патронов. Вначале он заложил четыре трассера, остальные шестьдесят два патрона — обычные. В бою при интенсивном огне в голову не придет считать выпущенные из автомата пули и ждать, когда вслед за последней отработанной гильзой щелкнет затвор. А вот когда из ствола, оставляя за собой яркий след, полетят трассеры, тут пора менять магазин. И патрон остается в патроннике, передергивать затвор не нужно.