Цена Шагала - Петр Галицкий

— Да все о том же: о вашем Трегубце Василии Семеновиче. По моим сведениям, он вошел в контакт с пособником чеченских террористов Асланом Цуладзе, который, в свою очередь, кажется, начинает давить на меня.

— На каком же основании?

— Да был грех: бухгалтер мой, на свой страх и риск, ничего мне не сказав, принял от его команды деньги, ну, как аванс за будущую поставку оборудования для каких-то там бензиново-насосных станций — я в этом мало что понимаю. Дело не в этом, а в том, что это теперь угрожает моей жизни, они, видите ли, требуют свои деньги обратно, причем в двойном размере, а ваш Трегубец, насколько я понимаю, активно в этом замешан.

— Это почему же ты так решил? — спросил Полозков.

— Да хотя бы потому, что он тут дважды посещал одну художественную галерейку, где работает любовница этого Цуладзе.

— Галерейку? — задумчиво произнес Полозков. — То-то мне ребята из отдела по художествам докладывали, что Трегубец почему-то антиквариатом заинтересовался.

— Вот-вот, вы бы и узнали, почему заинтересовался. Вы, Сергей Сергеевич, как на облаке живете, а мы ведь все не без греха. Представляете, если ваш Трегубец докопается до наших с вами отношений…

— Но-но, — прервал его Полозков, — ты меня-то не впутывай! Наши с тобой отношения чисто дружеские.

— Дружеские, дружеские. Про подарки мои забыли? Дача, квартира, о мелочах я уже и не говорю.

— Ты что ж, сукин сын, себе позволяешь! — начал взвиваться Полозков.

— Да бросьте вы, Сергей Сергеевич, не время сейчас шуметь, — оборвал его Ермилов. — Вы бы лучше этого своего мента приструнили. А то, если он через вашу голову прямо к министру пойдет, такая каша заварится — ни вам, ни мне костей не собрать.

— Ну, за меня ты не беспокойся, — ответил Полозков. — Мне рукой пошевелить — от него мокрое место останется.

— Не те времена, Сергей Сергеевич, это вам не при Щелокове. Теперь журналистов полно, да и всяких других структур кроме вашего горячо любимого МВД найдется.

— Твои предложения?

— Закрыть его надо.

— Как закрыть?

— Ну, уж не мне решать как. Вы хозяин, у вас и карты в руках. Лично я, Сергей Сергеевич, уезжаю в бессрочную и долговременную командировку: пока этот ваш мент по земле ползает, возвращаться не намерен. Кстати, я не исключаю, что у него и досье какое-нибудь имеется, или как там это у вас называется: оперативные материалы, разработка? Так что просто усмирить его вряд ли удастся.

— Намекаешь…

— Намекаю, намекаю, — прервал генерала Ермилов. — В общем, все. Я с вами прощаюсь, в ближайший месяц меня не ждите. Информацию я дал, а там — живите, как знаете. Привет Ариадне Михайловне.

И с этими словами он быстро покинул квартиру генерала.

Минут сорок после ухода Ермилова Полозков сидел в своем кабинете, покручивая в руках ручку, подаренную Геннадием Андреевичем, и думал о том, как ему поступить. Наконец, он вздохнул, подвинул к себе телефонный аппарат и, набрав номер, тщательно хранимый в памяти, заговорил:

— Антипыч?

— Ну? — ответили на другом конце трубки.

— Это я, Сергеич. Ты слыхал, что творится на свете?

— А что творится? — переспросил его собеседник.

— Житья от этих хулиганов не стало. Помнишь, работал у меня такой Трегубец Василий Семенович? Ну, следователь по особо важным?

— Трегубец Василий Семенович?

— Ну да, да, невысокий, полноватый, лет шестидесяти.

— Ну и?

— Так вот: ограбили его прямо на лестничной площадке в доме, квартиру обчистили и самого порешили.

— Одного? — спросил Антипыч.

— Да, только его, слава богу, хотя уж какая там «слава». Шпана, наверное, какая-нибудь местная.

— А где он жил-то? — поинтересовался Антипыч.

— Так вот, как его, — генерал покопался в бумагах и назвал адрес Трегубца. — Во-во, там и жил.

— А, ну это место неспокойное, — посетовал Антипыч. — Да-а, чего только на свете не бывает!

— И не говори. Ну ладно, Антипыч. Будут новости — звони.

— Да, на днях отзвонюсь, — ответил собеседник Полозкова и повесил трубку.

Закончив разговор, Полозков вышел из кабинета, прошел на кухню, где хлопотала Ариадна Михайловна, и, приобняв жену, сказал:

— Что-то я, Ариша, устал сегодня, пораньше, наверное, лягу.

— Не заболел? — заволновалась Ариадна Михайловна.

— Нет-нет, дела на работе, дела серьезные.

— Не бережешь ты себя! А что Геночка забегал?

— Вот видишь, и у него дела. Ну да, Бог даст, все сладится. Пошел я, — и отправился в спальню.

Дни после посещения галереи «Дезире» были для Василия Семеновича Трегубца скупы на события. С некоторой натяжкой событием можно было назвать только триумфальный визит следователя в отдел по борьбе с хищениями произведений искусства с картинкой Экстер под мышкой, восторг, удивление и расспросы коллег на тему: каким путем к следователю по особо важным попала картина; уклончивые объяснения Трегубца о таинственном информаторе, наведшем на галерею «Дезире», шумная радость и поздравления. Собственно, Василий Семенович ничего не скрыл от своих сослуживцев. Он честно рассказал, как в одиночку разыграл партию со Светланой Горловой, о том, как, испугавшись, она выложила ему имя Аслана Цуладзе. Он передал в отдел мобильный телефон и все данные на Аслана, забыв, конечно, упомянуть при этом имя Ермилова; упомянул о Магомеде, томившимся сейчас в КПЗ районного отделения милиции, о кукле, сработанной из собственных денег, с трудом собранных по знакомым, посетовал на внезапное исчезновение самой Светланы Горловой и, пожелав товарищам по работе успешного поиска, покинул их отдел.

Это событие было, конечно, приятным. Но гораздо больше заинтересовало его исчезновение слежки, установленной, как он уже не сомневался, Ермиловым. «Что бы это могло значить? — думал Трегубец. — Связав меня с галереей, Геннадий Андреевич не мог не заволноваться. Значит, либо он решил, что я ему ни по зубам (что, в общем, мало вероятно, как бы высоко не ставил я свою скромную персону), либо… Либо дела складываются значительно хуже, чем мне бы хотелось. Иначе говоря, Ермилов принял решение. Надо бы мне заняться писанинкой».

Он вернулся в свой кабинет, заперся на ключ, достал несколько листов бумаги и принялся подробно и тщательно излагать суммируемую на ходу информацию. Он написал всю известную ему историю дела Сорина, поделился с бумагой своими соображениями о связи Ермилова с кем-то из руководства его департамента, назвал фамилию, кажущуюся ему наиболее правильной (а именно, фамилию Полозкова), вписал в свой своеобразный отчет размышления на тему связи Цуладзе и Ермилова, снабдив все это данными, полученными от Пакина, от Горловой, от Токарева. Так он работал часа четыре, изредка прерываясь для того, чтобы налить себе растворимого кофе, невкусного, но хотя бы согревающего. Наконец, закончив, он устало откинулся на спинку стула, размял затекшие пальцы и, спрятав бумаги в маленький конверт, заклеил его и положил во внутренний карман пиджака. «Та-та-та, — сказал он себе, — хочешь мира — готовься к войне. Впрочем, это уже, скорее, не подготовка, а страховка».