Легион. Возмездие - Алексей Живой

Получилось это с трудом, поскольку руки и ноги у него были связаны, причем не только сами по себе, но и между собой. «Вот сволочь, — вспомнил Леха свою бывшую полюбовницу, благодаря которой здесь очутился, — хорошо еще гирю не прицепила или руки с ногами за спиной не связала. Так хоть чуток пошевелиться можно, и то ладно».

Закончив изучение крыши, он пришел к выводу, что с головой у него почти все в порядке, если не считать дикой боли. Крыша на самом деле находилась не выше полутора метров от земли. То ли это был хлев для свиней, то ли специальный острог для пленников, чтобы они ощущали себя не лучше животных, то ли все вместе.

От наблюдений низкого потолка Ларина вдруг оторвало шевеление, которое он уловил где-то сбоку, и, повернувшись, с большим удивлением увидел небритое и опухшее от побоев лицо Гилисподиса. Грек уже давно смотрел на него, не решаясь заговорить. Позади пленного инженера копошился еще кто-то.

— Вот это номер, — расхохотался Ларин, и смех колокольным звоном прокатился по его голове, заставив дернуться от боли, — столько я за тобой гнался, друг Гилисподис, а тут на тебе, вместе в одной тюрьме оказались. Вот судьба-злодейка, да?

Грек криво усмехнулся и кивнул, обнажив челюсть, в которой не хватало сразу нескольких зубов.

— Я смотрю и тебе досталось, — заметил Леха, устраиваясь так, чтобы было удобнее разговаривать, — вот чертовы бабы, да? Что они с тобой сделали?

Ларина, наконец, осознавшего в какую ситуацию он попал, потянуло на разговор. Нужно было как-то снимать стресс, возможно, последний в жизни.

— Били, — коротко ответил инженер, — но немного. Остальных сильнее. Видимо, они знают, кто я такой, потому и щадят.

— Ничего себе, немного, — опять усмехнулся Леха, — у тебя же вся рожа синяя. Ну да ладно, кто это там с тобой, остальные?

Гилисподис, одетый только в рваную тунику, обернулся назад и кивнул. В отличие от Ларина у него были связаны только руки, поэтому он мог устроиться поудобнее на подстилке из соломы. Леха же валялся вообще на сырой земле.

— Это мои подмастерья, — пояснил грек, который теперь слегка шепелявил, — семь человек.

— А почему семь, — насторожился Леха, — было же больше.

— Остальных убили, — переходя на шепот, сообщил грек, — когда вы напали, несколько человек попыталось бежать. Их закололи у меня на глазах.

— Бывает, — кивнул Ларин, — это война, а они — жестокие стервы. Ну ты это уже заметил.

Леха не стал сообщать Гилисподису, что Иллур вряд ли огорчится, узнав, что погибло несколько подмастерьев. Главное, чтоб выжил сам инженер. Но и этого Леха ему пока сообщать не стал. Чего зря обнадеживать, неизвестно еще, чем закончится вся эта история. Ведь, судя по всему, Исилея шутить с ним не намерена. От любви до ненависти один шаг. Так, кажется, говорили в его прошлой жизни. «Так что, если хочешь жить, брат Леха, — попытался подбодрить себя пленный адмирал, ворочаясь на боку, который кололи всякие щепки и веточки, — смотри по сторонам и думай, как выбраться. Кто знает, сколько тебе времени осталось на твою разухабистую жизнь».

Он еще раз осмотрелся по сторонам. В этом хлеву, как его называл для ясности адмирал, царил полумрак, и в самом деле воняло каким-то навозом. Из нескольких щелей на крыше и в стенах пробивались жидкие солнечные лучи. Все помещение в длину было не больше десяти метров. Некое подобие двери, по размерам больше похожее на вход для собак, находилось в дальнем конце, за подмастерьями Гилисподиса. Понятное дело, что никаких ручек ли засовов изнутри на ней не имелось. Ларин прислушался. Снаружи доносились привычные для кочевой жизни звуки: ржание коней, топот копыт и даже долетали обрывки разговоров сарматских воинов. Вернее, воительниц, Леха уже научился даже на слух различать разницу.

— Где мы, ты не знаешь? — начал бороться за жизнь Леха, закончив осмотр.

— Точно не знаю, — ответил инженер, — но насколько я понял, нас везут в какой-то город. И до него уже недалеко. Мне сказал об этом один из подмастерьев, который понимает наречие этих женщин.

— А что случилось с теми, кто был со мной? — задал Леха вопрос, в надежде услышать, что Инисмею и остальным удалось-таки вырваться из окружения.

Гилисподис смерил его озадаченным взглядом, словно сомневаясь, стоит ли говорить, но все-таки сказал.

— Они все погибли.

— Инисмей тоже? — не унимался Леха.

— Он попытался освободить вас, увидев, что амазонки захватили вас в плен, — осторожно рассказывал Гилисподис, видевший все это своими глазами, — но их предводительница убила его собственным мечом.

— Сама? — Леха откинулся на жесткой земле, стиснув зубы, и скрипя ими в бессильной злобе, — ну погоди у меня, царица Еректа.

Словно в ответ на его слова, снаружи послышался стук копыт нескольких коней, затем звуки снимаемого засова, и лаз в дальнем углу открылся. Сквозь него, легко нагнувшись, внутрь походной тюрьмы проникла Исилея в доспехах. Воительница была без шлема, стан перетянут ремнями, на боку виднелись ножны с длинным кинжалом. Свой смертоносный меч она оставила снаружи. Здесь ей было некого бояться.

Щедро раздавая пинки башмаками тем, кто валялся у нее на пути, хозяйка Еректа, слегка пригнувшись, пробралась вдоль стены к тому месту, где лежал Ларин, и остановилась напротив него, вперив в морпеха пристальный взгляд.

Леха молчал. Желая позлить амазонку, он тоже поднял на нее свои глаза, один из которых еще носил на себе следы ласк, и так же пристально уставился на нее, изучая. Только что соскочившая с коня и разгоряченная быстрой ездой, Исилея была хороша. Она застыла напротив него с распущенными волосами, наклонившись и скрестив руки на груди, словно статуя божества войны. Очень красивого божества, но очень грозного. Ее глаза метали холодные молнии. И сколько ни вглядывался в них Ларин, былой страсти и любви в этих глазах уже не было. Только лед обиды.

— Соскучилась, родная? — прервал, наконец, затянувшуюся тишину Леха, чуть приподнимая голову, — а я тебя ждал. Где ты была так долго?

— Добивала твоих солдат, — сообщила как бы невзначай Исилея, тряхнув волосами, — чтобы не помешали нам поговорить с тобой в последний раз.

— Ты так торопишься уехать? — усмехнулся Ларин, чуть наклоняя голову, — зря, у меня сейчас много времени.

Они говорили на понятном лишь им и одному из подмастерьев Гилисподиса языке, остальные их не понимали. Да Лехе было уже все равно. Он кожей чувствовал холодную ненависть, сковавшую панцирем льда сердце воинственной красавицы. Исилея молчала, но по ее лицу было видно — тем, кто посмел ее отвергнуть, долго не жить.

Наконец, она вновь заговорила и губы ее слегка дрожали.

— Ты мог бы стать моим мужчиной навсегда, но ты выбрал себе другой путь.

— Прости, дорогая, но я не хочу стать предателем, — ответил ей Ларин, тоже становясь серьезным, — ничего не поделаешь, ты хороша, но у нас с тобой дорожки разные.