Любовь негодяя - Мария Бушуева

— Анна, — снова прошептал Дубровин.

И, хотя между мной и Анной оставалось спасительное для меня психическое и физическое пространство, потому что сестра не хотела моей гибели, м о е личное время вдруг точно застыло, как вытянутые белые облака.

Я снова смотрела на них из окна гостиничного номера. Ни малейшего движения не было в их снежных перьях.

Покупательница квартиры так вечером и не позвонила, а утром я уже стояла у авиакассы и покупала билет домой.

«6 августа

Я рассказала все Сереже. Но не маме же? Не тетке — старой деве? Тетушку я все-таки люблю, и не смогла бы огорчить. Сережка все выслушал, а теперь звонит мне каждый вечер после одиннадцати. и читает отрывки из «Эммануэли». И все спрашивает «Ну, на тебя действует?»

Филиппова я давно не видела. Если не считать короткой встречи в коридоре. Было забавно: меня вызвал Карачаров и рассказал о том, что приезжает сегодня один иностранец, занимающийся психотерапией и пограничной парапсихологией. У него, сказал Карачаров, есть мысли, вам очень близкие. Я, говорит, даже удивился, оказывается все то, что вы описываете, есть не что иное как его, этого иностранца, семантическое поле, благодаря открытию которого его весь мир уже знает, кроме нас! Так-то! Но вы, гениальная наша Анна Витальевна, в чем-то еще дальше его пошли. Только как-то легко свои идеи из своего сачка выпускаете, как бабочек, вместо того, чтобы сделать из них прекрасный гербарий. И вот так мы идем по коридору и беседуем, и вдруг навстречу, откуда ни возьмись, Филиппов. Он встал как вкопанный. Точнее его тело остановилось и примерзло к полу, но душа его так яростно рванулась мне навстречу, что я — покачнулась!

И от наблюдательного взгляда Карачарова, по-моему, выражение лица Филиппова (а выражение его лица я просто не смогу описать!) не успело сокрыться».

Засек, подлец, вызвал к себе и так ласково, точно тесть, говорит: «Владимир Иванович, у вас в сентябре защита. И если все будет нормально, а я на это рассчитываю, отдам вам вотчину— руководите филиалом, можете и сотрудников к себе сами набрать. Поприглядывайте сейчас. Вот, Анна Витальевна Кавелина — талантливый очень человек, поговорите с ней, может она к вам перейдет. Поможете ей защититься.

Филиппов вздрогнул и глянул в окно: ему почудилось, что в институтском дворе, как только Карачаров замолк, прокукарекал петух. Откуда здесь? Опыты что ли ставят?

— Так как? — Карачаров улыбался — или — очки его посверкивали.

— Да что вы, — изогнувшись в полупоклоне, пробормотал Филиппов, — как я могу брать Кавелину, когда мы работаем исключительно по Северу, а у нее какой-то особый интерес в науке, я толком и не знаю, чем она занимается. И помочь с защитой не смогу: тема не моя.

— Так вы же, Владимир Иванович, не знаете ее темы, и есть ли у нее вообще какой-то уже научный план. И помочь можете — направить в свое русло.

— Нет, что вы, — Филиппов вдавился в стену, — мне бы лучше вот… Баранова… да, Баранова — для работы полезней, а то эти девушки, только у них ветер в голове. И, честно говоря, я в особые способности Кавелиной не верю… Так — обыкновенная мэнээсовка, каких миллионы. И кому они нужны?

— Да я не настаиваю, успокойтесь, — сказал Карачаров. — Не хотите — не надо. — Он взял со стола несколько машинописных страниц. — Не заставляю я вас брать к себе Кавелину. Да у вас и филиала-то пока нет! — В его голосе зазвенели веселые нотки, но Филиппов только пискнул в ответ: «Именно», — и торопливо достав носовой платок, потер мясистый кончик носа.

— Но вот вам ее статья. — Карачаров протянул машинописные листы. — Кавелина хочет отправить ее в американский журнал, но нужно сначала статью отрецензировать. Черкните, не сочтите за труд, пару слов. Идет?

В общем-то, Карачаров был совершенно спокоен, даже дружелюбен, но Филиппов потерял окончательно покой. Ну, ладно тесть, тот, понятно, охраняет семью. Но Карачарову что нужно?

Хочет поставить руководить филиалом кого-то другого, а Филиппова скомпрометировать, приписав ему роман с молодой сотрудницей, которую он старается везде протолкнуть? Явно, это провокация! Кто-то уже насвистел ему в уши, а он рад использовать момент. Точно. А может, пока у него другой кандидатуры нет, просто он проверяет: кто-то наболтал, как же шефу и не удостовериться, что его подчиненный грешен? Нет, я не дам тебе, хромой черт, в руки козырей!

Филиппов, вернувшись домой и обнаружив, что супруга, слава Богу, на этот раз мирно почивает, и детки спят, и подивившись, какие худые стали у Родиона ноги, торчащие из-под одеяла, собравшегося почему-то комом вокруг его головы, Филиппов пошел в кухню, включил бра и, напившись кофе, стал читать статью Анны

Анна писала об агрессии и, как всегда, пыталась психологизировать психопатологические симптомы. Опасный путь, пробормотал он, скользкий. Например, агрессию дочери против матери — один из симптомов начинающегося психоза — она трактовала как чувство-рикошет, то есть убеждала, что, на самом деле, мать, имеющая определенные — нелестные — черты характера испытывает агрессию к своему ребенку, тоже чаще к дочери, которую та просто о т р а ж а е т — и передает таким образом обратно — вследствие общего у них с матерью эмоционально-ментального поля. Понятно, что американцам, тяготеющим ко всему экстравагантному в науке, эта идейка, разрушающая нашу православную мораль понравится, размышлял Филиппов по ходу чтения. Им бы лишь бы нашу семью — оплот государственности — разрушить изнутри нашими же — наивными! — руками. Нет, такой номер у вас, господа хорошие, не пройдет! Но пасаран, так сказать.

И, прочитав статью трижды, кое-что даже переписав себе в ежедневник, так, авось не затеряются ценные мысли, усмехнулся и быстро написал рецензию начерно, не оставив от статьи Анны камня на камне. Объективность, так сказать, сильнее чувств.

Он позвонил Анне. Говорил он с ней тихо, ласково, объяснил, что очень слабая работа, что обсмеют ее американцы (и вполне возможно, да!), что пока ей рано, рано писать: ни материала нет, ни опыта, — так, одни остроумные завиралки. Но может их и послать, робко спросила она, пусть, мол, обсмеют, а что?

— Не могу как друг тебе этого посоветовать, — грустно возразил он. — Такой уж у меня характер — терпи — говорю и пишу, что думаю.

Она почему-то засмеялась.

— Да то, что вы мне предложили прочитать, — вполголоса негодовал Филиппов через несколько дней в кабинете Карачарова, — ни в какие, простите, ворота не лезет, сущий детский лепет. Кавелиной вообще по-моему надо предложить для исследования что-нибудь более определенное. Статья очень и очень слабая. Как ни старался я найти в ней хоть что-то, на что можно было бы в дальнейших рассуждениях опереться, ничего не смог отыскать. Пока, проще говоря, никакой статьи нет.

— Уж больно вы резко как-то оцениваете, Владимир Иванович, — вроде как даже удивился Карачаров.

Вдруг засомневался в моей искренности, испугался Филиппов, кажется, я перегнул палку Бурное отрицание тоже способно вызвать подозрения.