Избранное. Том второй. Повести и рассказы - Святослав Владимирович Сахарнов

резким движением сбросил крышку с одной из корзин. Оттуда взвилась как пружина, закачалась на хвосте большая коричневая змея.

Мужчина направил на неё дудку, змея отпрянула, на шее раздулась плоская, украшенная тёмным иероглифом кожная складка — капюшон. Секунда — и очковая змея выскользнула из корзинки. Она очутилась на заранее расстеленном грязном коврике, свернулась ещё для одного броска, но в этот момент мужчина заиграл.

Он свистел, наклоняясь к самой змее. Жёлтый наконечник раскачивался над головой у кобры, и огромная гадина, глядя в упор на сверкающую медь, тоже стала раскачиваться. Кобра поднималась, когда поднималась дудка, и сворачивалась, опускалась, когда дудка шла вниз.

Мужчина описал дудкой круг, и змея послушно повторила его движение.

У меня вспотели руки. Что же я делаю? Почему стою неподвижно? Немедленно снимать! Я пробился в первый ряд — люди вежливо уступили место, — поднёс аппарат к глазам, поймал в окошечко видоискателя извивающееся тело змеи и нажал спуск. Снимок… ещё… ещё…

Внезапно факир опустил дудку. Быстрым движением он схватил змею поперёк тела, швырнул её в корзинку и захлопнул крышку.

Теперь вперёд вышел мальчик с мангустой. Мужчина снял крышку со второй корзинки. Оттуда ещё более стремительно вылетела вторая кобра. Извиваясь, она ползла к толпе. Но к ней уже спешил мальчик. Мангуста тянула его, едва не обрывая поводок. Она налетела на кобру, сбила её в пыль, перевернула и мёртвой хваткой вцепилась в горло.

Всё было кончено. Мальчик пошёл по кругу, таща за собой упирающегося зверька. Возбуждённая мангуста скалила зубы и смотрела на нас безумными глазами.

Толпа радостно гудела, в чашечку снова посыпались монеты.

В той же руке, которой мальчишка держал поводок, он нёс змею (голова её была в крови).

Он показывал её всем — убедитесь, как чисто сделано!

Ошеломлённый, я выбрался из толпы.

Тишина лопнула с тихим звоном. Шум большого города снова обрушился на нас.

«Книга джунглей»

Индия приходит в нашу жизнь «Книгой джунглей». На первой её странице — портрет автора. Небольшого роста, сумрачный, с коротко подстриженными усиками офицер английской колониальной армии. Редьярд Киплинг. Он первый рассказал мне о громадной, покрытой непроходимыми лесами стране у экватора. Населил эту страну животными, которые, как люди, умели разговаривать, любить и ненавидеть. Поведал о мальчике, которого вскормили волки.

Маугли…

Машина мчит по равнине, по красноватой земле, нарезанной на одинаковые крошечные дольки. Никаких лесов вокруг — их давно уже нет. Полуголые крестьяне понукают белых быков с тонкими рогами, выкрашенными в красный и голубой цвет. Быки волочат крошечные плуги.

Ослепительное солнце плавит асфальт шоссе. Курится красным дымком борозда под лемехом. Жаром несёт от крыши и дверей автомобиля. Встречный ветер, врываясь в кабину, обжигает лицо.

Красная пыль ложится на газетные листы. Я перебираю вырезки. Их я сделал ещё в Ленинграде. Это свидетельства очевидцев: встречи с новыми Маугли. Звери до сих пор воспитывают человеческих детей. Журналист видел в индийской деревне двух девочек 8 и 12 лет. Их нашли в джунглях. Обе не умели говорить и ходили на четвереньках. Младшая умерла, осталась старшая. С фотографии смотрит детское испуганное лицо. Всклокоченные, никогда не знавшие гребня волосы. Снимок сделан сверху — девочка стоит на полу по-звериному, на четвереньках.

Автомобиль летит мимо бесконечных полей и селений. Одна деревня, не кончаясь, переходит в другую.

Проезжаем небольшой городок. Густая толпа медленно течёт по улице. Она течёт мимо лавок, набитых дешёвыми тканями, овощами, медной и глиняной посудой. Мимо лотков с жареными зёрнами риса и кукурузы. Гремит музыка, над жаровнями вьётся дым. Кончается какой-то религиозный праздник, а на смену ему уже идут выборы. На стенах развешаны плакаты с эмблемами партий — корова, серп… На дорогу выкатывают пустые металлические бочки. Они ярко раскрашены — белые, зелёные, красные полосы. На полосах причудливые надписи — призывы голосовать. Бочки, смеясь, катят молодые ребята — работа им нравится.

Улица, запруженная народом, бежит мимо нас.

Текстильный конус

От порта Мадрас на север и на юг — пляжи золотого песка. Ровный зюйд-ост гонит на них океанские молочно-голубые волны. Вода тут неимоверной солёности, она обжигает рот и слепит глаза.

Несколько дней я пытался, плавая и ныряя, найти на дне раковины — я собираю их — и отчаялся. Вода была непрозрачной: прибой перемешал её с песком.

Так я пришёл к самой простой мысли: купить раковины — и отправился вечером на пляж.

Длинная цепочка торговцев тянулась от городских домов до самой воды. Заходило солнце. Оно опускалось на плоские крыши домов. Жёлтые несильные его лучи вяло светились на деревянных статуэтках, резных роговых гребнях, медных бусах, стеклянных браслетах. Тут же в жаровнях разогревали приправленный красным перцем рис, жарили кусочки бананов, кипятили чай.

Красные блики огня играли на выпуклых боках раковин. Раковины были уложены рядами: белые ногастые «пауки», вывороченные алые «бычьи губы», пятнистые чёрные и коричневые каури.

Я уже начал было копаться в них, когда увидел в сторонке, на самом краю подстилки, несколько конусов.

Конус — скромная раковина. Она никогда не бывает большой, похожа на фунтик, который сворачивают из газет продавцы семечек. Окраска её тоже не броская: на белом фарфоровом бочке коричневые или жёлтые пятнышки. Но эта скромность кажущаяся. Именно к конусам принадлежит играющая всеми цветами радуги самая редкая на земле раковина «слава моря». (Рассказывают, что когда таких раковин было известно всего пять, безумец, в коллекции которого оказалось две, разбил одну, чтобы сделать оставшуюся ещё более редкой.)

Раковины, которые я заметил, были матерчатыми, или, как их ещё называют, текстильными конусами.

Пёстрая их поверхность покрыта тонкой сеткой, мелкие, словно нанесённые гравёром, желобки, пересекаясь, создают впечатление, что раковина одета в матерчатый чехол. Они шершавы на ощупь, просты на вид, но рисунки их никогда не повторяются.

— Сколько просишь? — обратился я к темнолицему продавцу.

Тот назвал цену.

Я полез было в карман, как вдруг от толпы отделился человек в европейском костюме, в тёмных очках и, подойдя, сказал:

— Вы, очевидно, давно собираете раковины?

— Да. Но… Как вы это узнали?

— Вы не обратили внимания на самые пёстрые и дорогие.

Действительно, в центре подстилки лежали два великолепных, с человеческую голову величиной, перламутровых, зеленовато-голубых «тюрбана».

— И ещё — вы приехали с севера?

— Да.

— Этот продавец спекулянт. Утром с моря возвращаются рыбаки. Они ловят у Тутикорина, на юге. У них вы купите действительно хорошие раковины. Приходите к семи тридцати. В восемь начнётся отлив.

Я был удивлён и, пытаясь поддержать разговор,