Последняя реликвия - Эдуард Борнхеэ

— В чем я должна была сознаться? — пожала плечами Агнес; она, и правда, не понимала, к чему ведет речь тетка Магдалена.

— Ты таишь в своем сердце греховную любовь!.. — произнесла аббатиса тихо и внушительно. — Не так ли?

Агнес побледнела, но ни слова не сказала в ответ.

— У тебя в сердце горит греховная любовь, — повторила аббатиса еще более внушительно, даже торжествующе как-то, безжалостно отчеканивая каждое слово; аббатиса видела признаки того, что не ошиблась, и, похоже, поэтому торжествовала. — Дело мне представляется серьезным, так как ты не покраснела, а стала бледной, как стена. Я надеюсь, что ты не станешь напрасно таиться от меня. Я женщина, и у меня зоркий глаз. Твой отец не хочет и не может поверить тому, в чем я тебя сразу заподозрила. Ты считала меня слепой, а я все время приглядывалась к тебе, изучала каждую мысль на твоем челе, читала ее в безмолвном движении твоих губ. Откуда у тебя взялась бы смелость перед Богом и всеми прихожанами воспротивиться воле отца, нарушить самый священный закон, если бы в твоем сердце не пылала греховная любовь? Откуда у тебя, легкомысленное дитя света, явилась такая твердая решимость покинуть отца, свое общество, все мирские блага, похоронить себя за высокими стенами монастыря, безропотно переносить скучную жизнь, даже радоваться одиночеству и тишине? Разве я не видела, как в церкви, во время молитвы, твои уста часто оставались немыми, а твои глаза смутно глядели куда-то в даль, где ничего не было видно? Не Спаситель наш, не высокий образ Божьей Матери, не святые ангелы стояли тогда перед твоим взором, а — страшно подумать! — человек из плоти и крови, мужчина!

— Ах тетя! Что вы такое говорите? — Агнес боялась поднять на нее глаза, чтобы не выдать себя, не подтвердить взглядом правоты тетки.

— Мужчина!.. — повторила тетка с таким выражением в голосе, будто произнесла имя дьявола.

Аббатиса при этом вздрогнула, как будто некая «страшная мысль» коснулась ее сознания, поманила соблазном. И она истово перекрестилась.

Агнес не произнесла ни слова.

— Что ты можешь на это ответить? — глухим голосом, будто из подземелья, спросила аббатисса.

— Ничего, — тихо ответила Агнес.

— Ты должна сознаться: кто твой возлюбленный?..

Это слово пробудило в Агнес чувство женской гордости. Оно еще напомнило ей о том, что она не одна в этом свете, что где-то под небом, под звездами и солнцем есть любимый ее — Габриэль, с которым она однажды соединится — несмотря ни на что соединится навсегда. Ах, по сравнению с воспоминанием о любимом… и теткина злоба, и строгий монастырский устав, и высокие монастырские стены — ничто. Все трудности, все печали преодолимы, когда в твоем сердце живет любовь!

— Хотя ты и моя тетя, но так говорить со мной ты не имеешь права, — сказала она, поднимаясь со скамеечки.

— Оставайся на месте! — прикрикнула на нее аббатиса. — Ты, негодница, вздумала меня учить, как я должна говорить с тобой?

— Я не негодница, — вспыхнула Агнес.

— Ты такая же негодница, как и тот негодник… негодяй, которого ты любишь!

— Я никогда не смогла бы полюбить негодяя, — заметила Агнес с ледяным спокойствием, так как чрезмерная резкость тетки начала возбуждать в ней презрение. — Как никогда не смогу смириться с отношением к себе как к человеку недостойному.

Но тетка пропустила эти ее слова мимо ушей:

— Впредь здесь позаботятся о том, чтобы ты вторично так низко не пала; но сейчас ты пала, племянница, — ты вздыхаешь о человеке, который по своему сословному положению недостоин тебя. Если бы он был достоин тебя, ты бы уже давно во всем призналась. Давно бы рассказала о нем отцу. Но все это делается втайне, украдкой, шепчутся в темных углах, тискаются, должно быть, и… Бог знает, что там еще творилось! Бог знает, до какого тяжкого греха может довести юное легкомыслие! — аббатиса опять вздрогнула и перекрестилась. — Ты хотела пойти по следам сестры твоего отца? Последовать этому дурному примеру? Тайно бежать из родительского дома и навлечь величайший позор на себя и своих родных? — задавая эти вопросы, безжалостная аббатиса словно забивала гвозди в тело девушки. — Кто знает, что еще могло бы случиться, если бы ты дольше оставалась в Куйметса… без моего неусыпного присмотра!..

— Магдалена Цёге! — Агнес с нескрываемым презрением оборвала речь тетки. — Если вы не стыдитесь позорить то имя, которое я имею честь носить, то вспомните, по крайней мере, что вы — аббатиса монастыря Бригитты. И не стыдно вам наводить на меня напраслину?

Этот упрек имел, однако, действие совсем не то, на какое рассчитывала Агнес; аббатиса вместо резких слов стала пользоваться более ядовитыми.

— Именно потому, что я хотела сберечь славное имя твоего отца, барона Мённикхузена, от нового позора, я и предложила старику свою помощь: взяла тебя под опеку, — сказала она хриплым голосом. — Ты должна знать, дорогая, что не вырвешься из моих рук до тех пор, пока упорство твое не будет сломлено силой и пока твои помыслы, ныне блуждающие на ниве греха, не будут перенаправлены к благу.

— Я не могу поверить, чтобы мой отец отдал меня сюда в заточение, — воскликнула Агнес. — Не могу поверить, что он, зная о вашей жестокости, о ваших подозрениях, согласился принять вашу помощь. Вы, верно, обманули его; вы ему другое предлагали…

— Думай, что хочешь, маленькая лгунья, но прежде всего ты должна поверить: в этих стенах вся власть и сила сосредоточены в моих руках. Тебя никто не спасет ни сегодня, ни завтра; и в сих стенах у тебя нет доброжелателей. Твой отец далеко, и он доверяет мне больше, чем тебе. Он не хочет тебя видеть, пока я не извещу его, что ты этого достойна, — аббатиса изучающе глядела на племянницу, желая знать, возымеют ли ее слова долженствующее действие; и радовалась, видя смятение в лице девушки. — Не бойся, что я посягну на твою жизнь, но тело твое я подвергну истязаниям, твою оскверненную душу очищу: если не молитвой и увещеваниями, то плетью, если не плетью, то мучительным огнем… И все же ты можешь облегчить свое наказание, если открыто назовешь того, кто увлек тебя на путь греха и кто доныне тобою владеет.

Тут одна поистине шальная мысль промелькнула в голове у Агнес: «Тетя ведь женщина, и, может быть, ее гложет простое любопытство? Многие из женщин, присутствовавшие в тот памятный день в церкви, много бы отдали за маленькое знание: что стоит за многократным „нет!“ невесты?».

Агнес, улыбнувшись этой мысли — едва заметно улыбнувшись, лишь краешками губ, — продолжала молчать.

— Что означает твоя улыбка? — насторожилась тетка. — Ты думаешь о какой-то очередной пакости? Так не улыбаются, думая о Боге. Так улыбаются, думая о шашнях с любовником…

— Я не улыбаюсь, — перестала улыбаться Агнес.

— Нет, я вижу, ты недооцениваешь мою решимость, не видишь всю серьезность моих намерений… Скажи мне только его имя, — настаивала аббатиса. — Это было бы первым признаком твоего исправления; этим ты смягчила бы свое наказание и сама помогла бы с корнем вырвать из твоего сердца воспоминание об этом гнусном человеке.