Всемогущий - Сергей Кулаков

Сухопарая Аглая внесла поднос с кастрюлями и судками. Пока она сервировала стол, Егор и Ожогин продолжали разглядывать статуи, состязаясь в остроумии и со стороны, наверное, напоминая добрых друзей.

– Прошу, – увидев, что Аглая удаляется, пригласил Ожогин.

Они принялись за ужин, добротный, изысканный, как нельзя более соответствующий роскошной обстановке кабинета.

– Что у вас с Жанной? – поинтересовался Ожогин, прожевывая нежнейшую, приготовленную на пару семгу. – Серьезно?

Егор насторожился.

– Да, в общем, – уклончиво ответил он.

– Завидую, – сказал Ожогин. – Интересная девушка. Умница, красавица…

– Комсомолка, спортсменка, – подхватил Егор.

– И характер у нее весьма независимый, – не поддался на шутку Ожогин. – Что вы не едите? Аппетита нет?

– Думаю, что лучше взять, – отозвался Егор.

«К чему он гнет? – подумал Горин. – Просто так болтать о Жанне он не станет, не тот человек. Значит, что-то хочет выведать. Осторожнее, Егор».

– Возьмите семги, – посоветовал Ожогин. – Не пожалеете. Как говорится, поешь рыбки, будут ноги прытки.

– Рыбу ешь, да рыбака не съешь, – ответил в тон ему Егор. – Ладно, последую вашему совету. Тем более что рыбка, кажется, хороша.

– Хороша, – кивнул Ожогин. – А Жанна не обладает скрытыми талантами наподобие вашего?

«Вот оно», – подумал Егор.

– Только одним, мне известным, – ответил он. – Все время исчезать без моего ведома.

– Ясно, – кивнул Ожогин, не выказывая разочарования. – Как семга?

– Превосходно, – ответил с набитым ртом Егор.

Какое-то время они молча ели, изредка посматривая друг на друга. Не знай Егор того, что вскоре должно произойти, он бы решил, что тем все и закончится. Однако Ожогин приготовил ему на сегодняшний вечер не только один ужин. Был у него еще один сюрпризец, думая о котором Егор испытывал одновременно негодование и бессилие, так как снова ему приходилось выступать в роли человека, оглашающего приговор и не имеющего возможности его отменить. Единственное, чем он себя успокаивал, это тем, что действительно ничего не в силах изменить и он должен пройти это испытание ради того, чтобы иметь возможность закончить дело гораздо более важное для него и для страны.

После ужина Аглая принесла кофе и сигары. Они устроились в креслах, закурили. В сущности, если бы не извращенность ситуации, Егор мог бы признать, что вечер проходит замечательно. Он мило побеседовал с гостеприимным, образованным человеком, хорошо поел и предался изысканной неге, венчаемой пахучей сигарой и чашкой превосходного кофе. Чего еще желать? Это была его привычная жизнь, и почему он должен думать, что она отличается от жизни таких вот Ожогиных? Все они, в сущности, стремились к одному: пользоваться самым лучшим и считать это главным достижением своей жизни. А какими средствами оно доставалось, не столь важно. Кто-то пишет книги, кто-то произносит речи, кто-то готовит покушения…

– Я не буду больше вас мучить проверками, Егор, – сказал Ожогин. – Но у меня есть одна просьба перед нашим расставанием.

– Да? – спросил Горин.

Он потянулся и осторожно стряхнул пепел с сигары. Ему не хотелось, чтобы Ожогин видел выражение его лица.

– Сейчас я покажу вам одного человека, и вы скажете мне, что его ждет в ближайшем будущем. Надеюсь, это не затруднит вас?

Он внимательно посмотрел на Егора.

– Нисколько, – ровным тоном отозвался тот. – Одним человеком больше, одним меньше…

– И я так думаю, – засмеялся Ожогин. – Идемте.

Они вышли из кабинета, и чиновник сразу же надел очки – бдительность не покидала его ни на секунду. К ним присоединился Курбатов с охранниками, и они все прошли в «рабочий кабинет» Егора.

Ожогин включил компьютер.

– Прошу вас, – сказал он Егору.

Тот сел на стул, глянул на экран.

Это была запись, идущая онлайн. Она изображала полного мужчину средних лет. Он был одет в модный обтягивающий костюм и рубашку с распахнутым чуть не до пупа воротом. Характерные черты лица выдавали его кавказское происхождение. Запись велась в ночном клубе, освещение было неяркое, порой прерываемое бликами огней. Но тот, кто снимал, был мастером своего дела, и небритая физиономия кавказца, веселящегося в кругу полуголых девиц, все время держалась в ракурсе.

– Кто это? – спросил Егор, посмотрев какое-то время на лоснящееся от полноты жизни лицо кавказца.

Не сказать, чтобы он испытывал к нему особенную жалость. Но это был живой человек, имеющий право на суд и адвоката, и потому Егору было нелегко сделать то, что он должен был сделать.

– Скажем так, одно незначительное лицо, – ответил Ожогин.

– Зачем он вам? – спросил Егор, откидываясь на спинку кресла и отводя взгляд от экрана.

Ожогин озадаченно покосился на него.

– Почему вы так спрашиваете? – спросил он. – Вы… что-то увидели?

– Машина этого человека будет взорвана сегодняшней ночью, – сказал Егор. – Кем? Вами?

Он казался рассерженным.

– Чего вы молчите? – спросил он. – Или я не прав?

– Почему же? – возразил Ожогин, выключая компьютер. – Правы. Действительно, машину этого… субъекта сегодня ночью взорвут. – Он покачал головой. – Все-таки я не могу в это поверить…

– Это была ваша последняя просьба? – резко оборвал его Егор.

– На сегодняшний день – да.

– В таком случае, могу я уйти к себе?

Ожогин нахмурился:

– В чем дело, Егор?

– А вы не понимаете? – вскинулся тот.

– Ну, могу предположить, – пожал плечами Ожогин. – Вам что, жаль этого типа?

Егор возмутился его тону – насмешливому, презрительному, как будто речь шла о насекомом.

– Это же человек! – воскликнул он.

– Допустим, – ответил с улыбкой Ожогин. – Но в первую очередь он наркоторговец, то есть преступник, губящий десятки жизней. К тому же он насильник, растлитель малолетних и просто мерзавец, каких мало.

– Все вышеперечисленное доказано? – спросил Егор.

– Считайте, что доказано.

– И вы полагаете, что жить ему не следует?

– А вы полагаете иначе?

Ожогин с улыбкой недоумения смотрел на Егора. Тот понял, что ничего не добьется.

От отвел глаза, но увидел только физиономию Курбатова, выражающую, как и Ожогин, ту же насмешку и презрение – но уже по отношению лично к нему, к Егору.

«Вот бы кто расстрелял меня с превеликим удовольствием, – подумал он. – И рука бы не дрогнула, и на душе был бы праздник».