Нимфа с большими понтами - Дарья Калинина

— Да у Оксаны!

— А, — утеряла всякий интерес к теме Кира. — У Оксаны. Ну и что тут такого? Это ее личное дело. Ее и Глеба.

Леся пожала плечами. Мол, выводы делай сама. А я знаю, что знаю.

— А я вот тут сейчас подумала, — помедлив, произнесла Кира. — А как там обстояло с этим у Маши?

Леся подругу не поняла.

— Я имею в виду, а вдруг и у нее был любовник? — предположила Кира.

— Она своего мужа любила.

— Не сходи с ума, — осадила ее Кира. — При чем тут муж? Ты поставь себя на ее место! Молодая женщина, сидит фактически запертая в четырех стенах. В глухом лесу! Единственное удовольствие без мужа, которое ей позволяется, — выезд в соседний поселок в обществе служанки.

Леся все еще не понимала, к чему клонит Кира.

— Поездки эти мне кажутся весьма непростыми, — произнесла Кира. — И помнишь, как Светка еще странно улыбалась, когда рассказывала про выезды с хозяйкой.

— Ты хочешь сказать, что у Маши был в поселке любовник?

— Да, — кивнула головой Кира. — Или хотя бы близкий друг, который приезжал туда к ней на свидания.

Леся задумалась. Маша имела любовника! Может быть, они даже были знакомы еще до свадьбы Маши? Может быть, они собирались со временем избавиться от богатого и старого мужа, присвоить себе его денежки и жить долго и счастливо? Или так думал один любовник? А у Маши были свои планы на этот счет. Какие? Ну, например, избавиться от мужа с помощью любовника. А потом дать тому отставку.

— Но любовник был не лыком шит, обмана не стерпел да и придушил предательницу, — заключила она.

Кира кивнула с очень довольным видом.

— Значит, завтра едем в этот поселок, — сказала она. — Берем машину у хозяев и едем.

— А сегодня?

— Сегодня нам надо как можно больше выяснить про мать похищенного младенца, — сказала Кира. — Мы же ровнехонько ничего о ней не знаем, кроме фамилии.

— Я так поняла, что родных у нее никого нет.

— Уже одно это странно, — произнесла Кира. — Куда же они все делись? Тоже с крыш попадали? Как Олег Сафронович, ее муж?

Но оказалось, ничего странного. Виолетта Викторовна все объяснила!

— Мой сын пригрел у себя на груди сиротку, — промокнув совершенно сухие глаза кружевным носовым платочком, произнесла она. — У Машеньки нет никого.

— Но вы же пытались их найти?

Виолетта Викторовна заверила подруг, что пыталась, и еще как!

— Надо же было пригласить их на похороны, — вздохнула она. — Звонила воспитательнице того детского дома, где выросла Маша. Но увы! Ничего!

— А друзья? Подруги? Знакомые, наконец?

Но Виолетта Викторовна выразилась в том духе, что вряд ли друзья захотят поучаствовать в устройстве похорон. А потому и тревожить людей нечего. Только лишние рты на поминках кормить. Бесспорно, жадность Виолетты Викторовны била все мыслимые и немыслимые рекорды.

Разговор с этой дамой вконец расстроил Киру. И не только потому, что ей показалось ужасным, что бедная Маша после смерти мужа угодила в лапы его родни. Разговоры о похоронах напомнили Кире о том, что она еще не выполнила долг перед своей собственной сестрой Фёклой.

У той тоже не было мужа, не было родителей — только сестра.

«Прости меня, сестренка, — мысленно обратилась Кира к Фёкле. — Уж и не знаю, смогу ли достойно проводить тебя в последний путь…»

— Закончим тут все дела и поедем, — сказала Леся, стараясь утешить подругу. — К похоронам надо относиться с уважением.

Все формальности с получением свидетельства о смерти Кира утрясла еще до отъезда. Сложность заключалась в отсутствии у Фёклы паспорта и документов. Но это как раз удалось обойти, при помощи следователя. Однако прежде Кира хотела добиться ясности, что же случилось в этом мрачном доме, где очернили имя ее сестры.

Утром следующего дня подруги выпросили у хозяев машину и поехали в поселок, якобы за продуктами. Ведь привезенные вчера Глебом горы еды уже снова изрядно подтаяли.

— Удивительно, сколько умудряются лопать люди, находящиеся в постоянном стрессе, — сказала Кира.

Машину вела она. Дорогу до поселка она дотошно выяснила у Тимофея, который сначала рвался поехать вместе с подругами. Но потом вдруг резко передумал.

Подруги ехали сейчас не в Горелиху, а в другой поселок. До Горелихи, особенно после того, как был смыт автомобильный мост через реку, добираться и кружным путем было слишком далеко. А вот до Паневки всего-то пятнадцать километров.

— Не так уж и далеко, — заметила Леся. — Фёкла вполне могла дойти.

— Ага, ночью и с младенцем на руках.

Хотя черт ее знает! Фёкла выглядела женщиной достаточно крепкой и привычной к тяжелой работе и вообще разным физическим нагрузкам. Могла и дойти. Но, на взгляд Киры, это было сущее безумие. Только как знать, может быть, обещанная ей награда была так велика, что стоило рискнуть? Но кто же посулил Фёкле денег за то, что она унесет из дома младенца? В самом деле, кто?

Паневка оказалась маленьким поселком, тут даже железнодорожной станции не было. И вся жизнь теплилась возле крохотной фабрики, на которой приезжий армянин организовал производство добротной и недорогой женской обуви.

Местное население, встретившее чужака сначала в штыки, теперь буквально молилось на предпринимателя. Только его производство и давало местным жителям живые деньги. Работать у него считалось за счастье.

И когда среди местных жителей уже нельзя было навербовать достаточное количество работников для все расширяющегося и расширяющегося обувного цеха, Армен начал привозить людей из других регионов. Для приезжих была даже организована небольшая гостиница.

Вообще-то раньше это было общежитие какого-то военного завода, производящего электронику для нужд армии. Затем в перестройку, и после нее, завод, как и многие ему подобные, благополучно сгинул без государственного финансирования. Что не растащили местные, то просто сгнило или заржавело. Проваленную кровлю можно было видеть еще и сейчас. Даже издалека. Впечатление она производила самое тягостное.

А вот общежитие устояло. Армен взял его в аренду, заплатив за разваливающееся здание сущие копейки. Потом привел первый этаж в порядок и поселил там своих рабочих.

Всю эту информацию подруги узнали у местной сплетницы тетки Агафьи. Девушки познакомились с ней в магазинчике, куда заглянули в поисках подобной особы. Кроме любопытного нрава и живой натуры тетка Агафья оказалась большой любительницей сладких наливок.

— Самогон пусть мужики употребляют, — заявила она подругам. — А я женщина нежная. Мне чего послаще хочется.

Вообще-то тетка Агафья скорей уж производила впечатление миниатюрного трактора. Что она подразумевала под своей женской нежностью, подруги так и не поняли. Да и не стремились особо. Зато тетка Агафья выяснила у них буквально все и за какие-то считаные минуты.