Петр Великий как законодатель. Исследование законодательного процесса в России в эпоху реформ первой четверти XVIII века - Николай Воскресенский

На основании приведенного дополнения клятвы епископов можно судить о том, чтó представляли собою вероучение и обрядность русской церкви во втором десятилетии XVIII века; из доклада же местоблюстителя патриаршего престола, Стефана Яворского, можем себе представить, в каком немощном состоянии, доходившем до паралича, находилось в то время управление русской церковью. И это тогда, когда Петр собирался возложить на нее несение части весьма важных и трудных государственных функций: призрение увечных, больных, инвалидов, сирот, морально-религиозное и даже общее образование, организацию госпиталей, приютов и школ. Между тем врач сам нуждался в исцелении. На докладе царю Стефан Яворский в 1718 году, 20 января, жаловался на полный упадок церковного управления:

Петр положил резолюцию, в которой указал на ближайшие пути выхода из столь тягостного состояния церковного управления. Однако в то же время, прекрасно сознавая, что такое положение церкви не может продолжаться дольше, он впервые указал и на меру в отношении организации церкви, общую для всего государства, проводимую им во всех отраслях государственного управления: «А для лучшего управления, мнится, быть удобно Духовной коллегии, дабы удобнее такие великие дела управлять было возможно»[566]. Вот при каких обстоятельствах в первый раз при Петре была высказана принципиально мысль о недостаточности единоличного управления церковью, о полезности и своевременности замены его [управлением] коллегиальным.

Незамещение после умершего патриарха Адриана его кафедры, передача хозяйственного управления имуществом церквей и монастырей в Монастырский приказ, графу Мусину-Пушкину, назначение епископов по выбору царя, руководство [со стороны] светской власти управлением церковью согласно рассмотренным пунктам присяги епископов и, наконец, издание Духовного регламента – вот этапы и важнейшие меры Петра в подготовке отмены патриаршества в России.

Чтобы судить о степени самостоятельности русской церкви накануне отмены патриаршества в России, приведем указ Сената митрополиту Стефану Яворскому, «пастушку рязанскому», как он подписывался в официальных бумагах, адресованных царю, несмотря на проведенное законодательным путем общее запрещение Петра подписываться уничижительными именами. Указ датирован 21 января 1714 года; он характерен и по содержанию, и по тону для сношений Петра – как главы государства и церкви – и его сенаторов с высшим представителем православной церкви, местоблюстителем патриаршего престола. Сенаторы от митрополита Стефана даже и молитв не просили, а требовали: «Ц[арское] в[еличество] указал иркутскому епископу быть в Твери, а тверского епископа перевесть на Крутицы, и о том изволите, ваша милость, учинить по вышеписанному е[го] ц[арского] в[еличества] указу. При сем требуем вашего святителского себе благословения»[567].

Приглашая Феофана ко двору на торжественные собрания и богослужения, часто беседуя с ним о церковных делах, Петр сообщал ему как ближайшему помощнику свои намерения и планы, направленные к искоренению невежества и суеверия, к насаждению образования и распространению просвещения в духе своего времени. В одну из таких встреч Петр потребовал от Феофана Прокоповича, как указывает сам епископ, составления проекта Духовного регламента, подобно тому как раньше и позже требовал от него составления географии событий священной истории, толкования заповедей божьих, составления книги о блаженствах для «вразумления людем». При этом царь сообщил епископу Феофану свои пожелания, которые должны были найти выражение в виде нормы в проекте Духовного регламента, – например, о необходимости составления «книжиц» с изложением вероучения, об обязательности для епископов открытия школ, госпиталей и т. п. Петр же доставлял Феофану и нужные материалы для написания соответствующих глав, например личные впечатления свои от Французской академии, от бесед с профессорами Сорбонны, знакомил его в переводах с французскими морскими законами для составления программы духовных учебных заведений, например с главами из «Ordonnance de Louis XIV pour les Armées Navales [et Arsenaux de Marine]» (1689): l[ivre, книга] XX, titre [титул] 10 – «Des seminaires établis dans les Ports de Toulon et de Brest»; с главой о госпиталях – «Des Hospitaux à la suite des Armées navales ou Escadres». Вот почему Феофан в Духовном регламенте, как это ни странно для религиозно-церковного православного закона, делает ссылки на политику Людовика XIV, короля французского. Как автор первоначального проекта Духовного регламента Феофан имел под руками и относящиеся сюда собственноручно написанные указы Петра, например об учреждении по губерниям госпиталей: «По всем губерниям учинить шпиталеты[568] для самых увечных – таких, которые ничем работать не смогут, ни стеречь; также и зело престарелых; также прием незазрителной и прокормление младенцем, которые от незаконных жен рождены (дабы вящшего греха не делали, сиречь убийства), по примеру новгородского архиерея» (от января 1712 года)[569].

Имея под руками пункты из «Клятвы епископов», например: «Паки обещаваюся врученную ми ныне паству всю на всякое лето, аще возможно будет, по крайней же мере в два или три года, самому по обычаю апостол посещать и назирать; посещать же не ради лихоимания и чести, но апостольски»[570], Феофан развил их в целую главу (XVII) «О епископах». В ней автор, хорошо знакомый с жизнью, обычаями и нравами церковников, а также с задачами епископских объездов, подробно изложил в виде норм правá и обязанности как самих епископов, так и их слуг, особенно в смысле ограничения аппетитов последних, «ибо слуги архиерейские, – как гласил Регламент, – обычно бывают лакомые скотины». Тот же прием имел место в Регламенте при составлении главы об отлучении от церкви – «О епископах», глава XVI. В основу ее был положен собственноручный текст Петра из клятвенного обещания епископов: «Кто покажет себя явным еретиком или разорителем заповедей божиих, таких по триех увещаниях (по Апостолу) отлучать, а не так, как ныне: для ссор с собою или с своими отлучают всякого таинства, и не только тых, но их подданных безвинных»[571].