Павел Чжан и прочие речные твари - Вера Богданова

Закружила пьяная карусель, тревога беспомощно уплыла куда-то, и Павел сам поплыл – к выходу, где скрылся Лыков.

Они сели в его машину – похоронно-черный БМВ с хищным разрезом фар. Внутри пахло, слава богу, не сандалом, а какими-то носками, бензином, машинным маслом и хот-догом – в двери лежала смятая, измазанная кетчупом обертка.

Лыков завел машину и вдруг выругался, хлопнул по рулю:

– Мы никуда не едем.

– Почему?

– Кто поведет-то?

Павел хохотнул – и правда, куда это они собрались, он ходил-то еле-еле, – потом задумался. Его тянуло в Коломну, как Сюаньцзана в Индию[18]: увидеть разбухшие, напоенные тысячами дождей деревянные дома по краям шоссе, устроить свидание с паршивым городом. И в коммуналку не хотелось, в мрачную пыльную нору, клетушку, в которой начинали одолевать всякие мысли, грязные, липкие, острые, голова была набита ими, как ватой мягкая игрушка. На машине Павла тоже не доедешь, автопилот не автопилот, но по ПДД водитель должен быть трезв и способен в экстренной ситуации перехватить управление. Поймают пьяным – лишат прав.

– Нам нужен третий, – сказал он, важно подняв палец. – Пускай везет.

Лыков хлопнул Павла по плечу:

– Я ж говорю, ты – голова!

Пара манипуляций в приложении, и через минут пятнадцать их отыскал мрачный, неразговорчивый, но трезвый водитель по вызову. Он сел за руль, Лыков с Павлом разместились сзади.

При разгоне машина непривычно, чересчур громко рычала, напоминая джип Борисовны. Лыков тут же уснул и растекся по сиденью, периодически заваливаясь на Павла. А Павел смотрел в дегтярную тьму за линией фонарей: сперва взгляд выхватывал лишь вывески закрытых магазинов, подсветку на уровне крыш и редкие освещенные окна. Потом стали проступать очертания домов, деревья, граффити под мостом – уродливые морды с раскосыми глазами, петли, лозунги, слова из трех и пяти букв. В Кузьминках они проехали мимо высокой девушки, которая спешила прочь, в арку дома, и Павел был уверен, что видел Соню. Но свет фонаря упал иначе, и девушка оказалась парнем, на спине были не волосы, а капюшон спортивной куртки, и как вообще можно было спутать – непонятно.

Вино начало выветриваться из головы. Вспомнилось, как по-козлиному он повел себя позавчера: сбросил Соню, отключил очки и потом не перезвонил. Был слишком занят, продумывая план. Захотелось набрать ее, спросить, как у нее дела, узнать – не обиделась ли. Но Соня наверняка спала, поэтому Павел просто написал что-то невнятное и глупое, сам не запомнил, что. Подождал ответа и, так его не получив, убрал очки в сумку.

«Про тебя я узнал много. Про девушку твою». Кого Краснов просил это узнать? Может ли этот кто-то связать его исчезновение с Павлом? Конечно, может. Значит, за ним придут, не сегодня, так на следующей неделе или через месяц. Придут за ним, и Соне в этот момент лучше быть подальше.

После случая с «контрас», когда они с Соней расстались на время, Павлу стало некому звонить, совсем, и в вечерах образовались темные пустоты. Они множились, подбирались ближе, напоминая беззвучный и безвоздушный космос, медленно поедали мир вокруг, и оставался только Павел наедине с собой. Он не хотел бы ощутить это снова. Конечно, они с Соней все равно бы разошлись рано или поздно, но не так и не сейчас. Не вынужденно, после слов Краснова.

Они выехали из Москвы. Мрак вокруг шоссе сгустился, углубился, в нем не угадывалось ничего. Воздух, затекавший в приоткрытое окно, стал сладким и густым, пах срезанной травой. На обочине мелькнула долговязая фигура в мокрой одежде. Она странно кренилась набок, будто надломленная в пояснице и придавленная сверху.

Вздрогнув, Павел привстал и выглянул в заднее стекло.

Никого, обочина пуста.

– Мы где? – Разбуженный Лыков толкнул его в бок.

– Поворот на Бронницы проехали, – не сразу ответил Павел.

Хорошо ли он затянул узлы? Мог ли Краснов на дне пруда распустить их разбухшими от влаги пальцами и всплыть? Пойти на запах Павла, переставляя сломанные ноги? Щелк! – щелкало бы перебитое колено. – Щелк-щелк!

– Я по этой дороге уже четвертый раз за сегодня еду, – сказал вдруг Лыков и рассмеялся. Смешного в этом было мало.

– Всё будет хорошо, – сказал Павел, и Лыков погрустнел.

– Конечно, будет. – Он тронул водилу за плечо. – Шеф, нам бы еще в магазин заехать. Я покажу, где свернуть.

Коломну Павел узнал, только когда они подъехали к кремлю. До этого были сплошь новые застройки и многоуровневые развязки, а потом раз – и пошли избы, утопленные в землю по самые окна. По этой улице они гуляли с матерью и отцом. Шли из кино, купили местной пастилы. Павел ревел: он ожидал сахарного воздушного десерта из яичного белка, а коломенская пастила напоминала сладкий липкий хлеб. Отцу она нравилась, он всё повторял, что в Китае такого не купишь, натуральное же, уговаривал поесть, вдруг Павел распробует. И мать тогда еще смеялась. Но Павел никак не мог вспомнить звук ее смеха, как будто из видео извлекли аудиодорожку.

Попетляв меж строительными заграждениями у стен кремля, они выехали к китайским закусочным и магазинам и остановились. Лыков сбегал в круглосуточный ларек, вышел оттуда с двумя звенящими пакетами и коробками пиццы. Дальше по улице за торговым центром бэха свернула и пошли многоэтажки, отделенные от проезжей части рядком деревьев.

Лыков жил в панельке на отшибе города. Здание было старое, настоящий образчик советского изыска с круглыми вырезами в бетоне вместо стандартных подъездных окон, отчего оно походило на многоэтажный скворечник. От стыков плит спускались бурые потеки. За домом зиял овраг, над ним метался ночной собачий перелай. С другой стороны оврага стояли краны и серебрился в лунном свете пенек недостроенного жилого комплекса.

На лестнице пахло кошками и мокрыми газетами. Вручив Павлу уже початую бутылку пива, Лыков пошебуршал ключами в двери и пригласил внутрь. Квартирка оказалась небольшой – обычная двушка с тесным пятачком прихожей, сжатым зеркальными шкафами. Напротив входа была спальня; кровать и пол завалены вещами, встроенный шкаф открыт, на столе тоже бардак. Налево по коридору находилась еще комната, побольше.

– Здесь бабка живет, лучше не заходить, – сказал Лыков, осторожно прикрывая дверь, как будто кто-то спал внутри.

Павел успел разглядеть лишь разобранную кровать и тумбочку с лекарствами. Пахнуло горьковатым медицинским запахом, и Павел вдруг почувствовал: пора.

– Где туалет?

Лыков указал на дверь в конце коридора, и Павел бросился туда, не включая свет.

Еле успел. Смахнув нитку слюны с подбородка, он сел на пол, раскинув ноги. Плитка была теплой, припекала снизу. Свет из коридора пробивался тонкой полосой, шел наискось от двери к доисторической эмалированной ванне с задернутой наполовину шторкой.