Ангел в эфире - Лорен Маккроссан

– Дидье, да ты превосходно знаешь английский!

Его зацелованные солнцем щечки вспыхивают ровным румянцем.

– Только с тобой, Энджел. Потому что мы друзья и ты француженка – так что мне с тобой спокойно.

«Уф, все не так и безнадежно».

– Но телевидение, радио или пресс-конференции – дело совсем другое. Я могу неверно выразиться, или мои слова неправильно истолкуют и выставят меня в каком-нибудь невыгодном свете.

Надежда прыгает за борт и торопливо гребет к берегу.

– Моя боязнь говорить на публике порождает проблемы с прессой. Меня преследуют, стараются подловить в неловких ситуациях, распускают нелепые слухи из-за того, что я не люблю давать интервью. Будто я высокомерен и не желаю опускаться до разговоров с общественностью. Ты меня понимаешь?

– Понимаю.

Согласна, я двуликая гадина, ничуть не лучше Хламидии и остальной утонченно-изысканной публики и тоже ищу одну лишь выгоду от нашего с Дидье знакомства. Но, черт побери, было бы здорово хоть чуточку, пусть самую малость продвинуться по служебной лестнице. Мне это нужно, Господь не даст соврать.

Сижу вот, смотрю на Дидье и потихоньку понимаю, что все-таки не в деньгах счастье. Он, может, и знаменит, и удачлив, и поклонников у него куча – любой футбольной команде на зависть, только вот человек он одинокий. Друга бы ему – хотя по сравнению с теми людьми, которых я здесь видела, даже я воплощение преданности. Так, пожалуй, и стану единственным его другом – на время: я одна, он одинок. В конце концов, ничего предосудительного нет в том, чтобы недельку-другую оторваться, вкусить немного роскоши, побаловать себя – не вечно же завидовать, как другие шикуют.

– Энджел, прости меня, пожалуйста, – говорит Дидье, поднимаясь со скамьи и протягивая мне руку. – Я, должно быть, совсем тебя утомил; так бездумно занял твой единственный выходной. Только и говорю, что о себе да о своих горестях, а тебе так необходим отдых, ведь медсестрам приходится несладко.

– Неужели? – переспрашиваю я. – Ах да, несладко.

Беру его руку и соскальзываю со скамейки, как маленькая лживая жаба, жаба – да и только. Дидье, улыбнувшись, подается вперед и целует меня в обе щечки. «Замечательная у них, у французов, традиция, – проносится в голове, – жаль, что не прижилась по нашу сторону Ла-Манша».

– Сейчас договорюсь с человеком, и тебя отвезут домой, – говорит он, прищелкивая столь могущественными пальцами. – Нам обязательно надо еще встретиться, и чем скорее, тем лучше. Правда, сначала я хотел попросить тебя об одолжении.

– Конечно, проси.

«Ты, случайно, не хочешь напроситься на какую-нибудь весьма посредственную радиопрограмму?» Нет, конечно, нет.

– Хм. Для меня будет лучше, если о наших встречах и разговорах никто не узнает. Я нисколько не сомневаюсь, что ты не станешь об этом трезвонить направо и налево, однако подумал, что о таких вещах лучше договариваться заранее. Видишь ли, пресса и репортеры готовы на любую подлость: обведут вокруг пальца – и не догадаешься. Для меня наши отношения – нечто особенное, то, чего «перелетным птицам» попросту не понять. Договорились? – спрашивает он, и по голосу чувствуется, как ему неловко просить.

– Какие могут быть разговоры. Разумеется, все останется между нами, – с улыбкой отвечаю я, прижимая к себе рюкзачок, и добавляю, похлопав его по плечу: – Положись на меня, старина.

– Свидание с Дидье Лафитом? – в один голос вскрикивают Мег с Кери.

Знаю, я обещала никому не говорить о нашей встрече. Но ведь Дидье наверняка имел в виду серьезных людей: шишек от индустрии музыки и самых ярых представителей СМИ. Да, Кери у нас действительно пишет статейки в жанре светских бредней, да вот изданию, на которое она работает, всемирная известность еще только снится. А, кроме того, она не станет рисковать репутацией лучшей подруги ради какой-то крохотной заметки. Видите ли, меня окружают люди совсем иного сорта, нежели Дидье. Думаю, он и сам, скорее всего, не стал бы возражать, если бы я немного приоткрыла завесу над нашей с ним тайной паре ближайших подруг.

Не подумайте, будто я с самого начала хотела пощекотать подруженькам нервы смачными рассказами о проведенном в кругу знаменитостей вечере. Вовсе нет. Просто мы уютно сидели в ресторанчике, дегустировали острую индийскую кухню, пили пиво, и язык как-то сам собой развязался. По-моему, у Джорджа Майкла в одной песне есть схожая ситуация: я проговорилась, вернее сказать, «прошепталась». Понимаете ли, только мы встретились, как Мег с Кери засыпали меня новостями: у одной на выходные было то, у другой – это, а я что, хуже? Ну и мне не хотелось сидеть в сторонке и отмалчиваться, чтобы все меня жалели: ах, бедняженька, ее дружок на другой конец света укатил.

– Ну, я же сказала, никакое это было не свидание, – пытаюсь убедить неверующих фомушек, с хрустом разламывая поджаристый хлебец-поппадум. – Просто собрались близкие друзья, человек двести – триста, на шикарной лодке; шампанское текло рекой, и канапе на золотых тарелочках подавали, сколько сможешь съесть. Говорю же, ничего особенного.

Не могу сказать, будто мне нравится, когда подруги зеленеют от зависти, но ведь и я живой человек. Мне, как и другим, ведомо тщеславие.

Кери чуть не взвыла и в мгновение ока разделалась с чапати (рисовой лепешкой), которую возила по тарелке последние три четверти часа.

– Мы по-дружески провели вечер – исключительно по настоянию мамочки.

– Черт возьми, – присвистывает Мег, – а я-то думаю, что это у тебя сегодня улыбка с лица не сходит. Если бы я провела вечер с Дидье Лафитом, у меня бы вообще рот до ушей растянулся так, что вилку не просунешь. Гос-с-поди, что творится-то! Твоя мамаша, конечно, моднячая цыпочка, но что бы еще и со звездами дружбу водить – держите меня.

– Я, главное, ничего не подозревала.

– С ума сойти, – поражается подружка.

Ей одновременно удается говорить, жевать и прихлебывать пиво, вызывая тем самым нескрываемое отвращение Кери.

– Ты только представь, моя старушка однажды ходила в ресторан, заглянула в дамскую комнату и увидела там Лулу собственной персоной. А как-то раз, в кино, она сидела позади молоденького Билли Коннолли, когда ходила на Уитни… В общем, ей показалось, будто это Билли Коннолли, только в темноте всякое могло показаться. А так – у матери отличное зрение для ее возраста.

– Какое счастье, Мег, что мы с тобой знакомы, – скептически замечает Кери, машинально тыкая вилкой в тарелку отварного риса. – Королевские связи. Сейчас умру от зависти.

– Тоже мне, острячка. Накося выкуси, – ворчит Мег, показывая Кери нос. – Ангелок, передай-ка мне те объеденческие штучки.