Клуб Мефисто - Тесс Герритсен

— Она поможет вам постичь образ его мыслей. А нам — понять, во что он верит.

— Ангелы и злые духи в образе козлов. Пусть так. А может, наш преступник просто любит играть с полицией, вот и подбрасывает нам всякие головоломки. Пускай-де ломают голову и гадают, при чем тут охра с ракушками. — Джейн встала. — Криминалисты прибудут с минуты на минуту. Так что, пожалуйста, езжайте по домой и не мешайте нам работать.

— Подождите, — вмешался Сансоне. — Вы только что сказали про какие-то ракушки?

Джейн даже не обратила на него внимания и посмотрела на Фроста.

— Позвони-ка криминалистам и узнай, что они там копаются.

— Детектив Риццоли, — продолжал свое Сансоне. — Что вы там говорили про ракушки?

— У вас, кажется, есть собственные источники. У них и спросите.

— Возможно, это очень важно. Почему вы не хотите облегчить нам задачу и все рассказать?

— Сперва вы мне скажите. Что может значить ракушка?

— Какая именно? Двустворчатая, колпачковидная?

— Разве есть разница?

— Да.

Джейн задумалась.

— Напоминает спираль. Колпачковидная, кажется.

— Ее нашли на месте убийства?

— Можно сказать и так.

— Опишите ракушку.

— Послушайте, да нет в ней ничего особенного. Я тут разговаривала с одним ученым малым, так он сказал, этого добра навалом по всему Средиземноморью. — Тут зазвонил ее сотовый, и Джейн прервалась. — Простите, — сказала она и вышла из комнаты.

Некоторое время все молчали. Все трое членов Фонда Мефисто лишь поглядывали друг на друга.

— Так, — тихо проговорила Эдвина. — По-моему, мы дошли до сути.

— До сути чего? — удивился Фрост.

— Такая раковина, — пояснил Оливер, — венчает герб семьи Энтони.

Сансоне поднялся с кресла и направился к окну. Остановился и стал глядеть на улицу, заслонив широкой темной спиной почти все окно.

— Знаки были нарисованы красной охрой с Кипра, — сказал он. — Вы хоть понимаете, детектив Фрост, что это означает?

— Без понятия, — признался Фрост.

— Убийца затеял игры не с полицией. А со мной. С Фондом Мефисто. — Сансоне повернулся к сидящим лицом, но яркий утренний свет мешал разглядеть, какое у него было выражение. — В сочельник он убивает женщину и оставляет на месте преступления сатанинские знаки… расставляет свечи, чертит охрой круг. Но самое любопытное — той же ночью он звонит с места преступления Джойс О'Доннелл. А она состоит в нашем фонде. Он словно дергает нас за рукав. Чтобы привлечь наше внимание.

— Ваше? А я думал, его больше интересовала О'Доннелл.

— Затем он убивает в моем саду Еву Кассовиц. В тот самый вечер, когда мы собрались у меня дома.

— В тот вечер О'Доннелл тоже была у вас в гостях. За ней он и шел по пятам. Ее-то и выслеживал.

— Еще вчера вечером я бы с вами согласился. До сих пор все указывало на то, что его целью была Джойс. Но эти знаки на двери у Мауры… они говорят, что убийца свою работу еще не закончил. И продолжает охоту.

— Он все о нас знает, Энтони, — заметила Эдвина. — И уничтожает по одному. Джойс была первой. Вопрос в том, кто следующий.

Сансоне взглянул на Мауру.

— Боюсь, он думает, что вы одна из нас.

— Но это же не так, — возразила она. — Я не имею ничего общего с верованиями вашей группы.

— Док! — окликнула ее Джейн. Маура не слышала, как Риццоли вернулась в комнату. Джейн стояла в дверном проеме с сотовым телефоном в руке. — Пойдем-ка на кухню. Надо переговорить с глазу на глаз.

Маура встала и прошла за нею в коридор.

— Что там еще? — спросила она, когда они оказались на кухне.

— Можешь освободить завтрашний день? Сегодня вечером нам с тобой нужно уехать из города. Отправлюсь домой собирать вещи. За тобой заеду где-нибудь около полудня.

— Предлагаешь мне сбежать и спрятаться? И только потому, что на моей двери что-то там написали?

— К твоей двери это не имеет никакого отношения. Просто мне позвонили из полиции штата Нью-Йорк. Этой ночью они нашли тело женщины. Явное убийство.

— Но какое отношение к нам имеет убийство в Нью-Йорке?

— У жертвы отсутствует кисть левой руки.

8 августа. Фаза луны: последняя четверть.

Тедди каждый день ходит на озеро.

Утром слышу, как пронзительно скрипнула и хлопнула сетчатая дверь, и вслед за тем до меня доносится глухой шум его шагов на ступеньках крыльца. Из окна вижу, как он бредет от дома к воде с удочкой на худеньком плече и с коробкой для рыболовных снастей в руке. Странный ритуал и к тому же, по-моему, бесполезный: ведь он не приносит в дом никаких плодов своего труда. Каждый вечер возвращается с пустыми руками и чему-то радуется.

Сегодня я иду следом за ним.

Он пробирается сквозь кусты к воде и меня совсем не замечает. Я держусь от него на почтительном расстоянии, так что он и моих шагов не слышит. Знай себе мурлычет под нос писклявым детским голоском песенку «Кукабурра», ужасно фальшивя, и даже не догадывается, что за ним следят. Вот он подходит к кромке воды, насаживает на крючок наживку и забрасывает удочку. Проходит минута, другая… а он сидит-посиживает на травке и таращится на тишайшую поверхность воды, больше похожую на зеркальную гладь, не тронутую ни единым дуновением ветерка.

Удочка начинает подергиваться.

Тедди наматывает леску на катушку, а я тем временем приближаюсь к нему. На крючке у него судорожно бьется в смертельном ужасе коричневатая рыбешка. Я жду рокового удара — священного мгновения, когда вспыхнет божественная искра. Но, к моему удивлению, Тедди хватает добычу, вытаскивает у нее изо рта крючок и, осторожно наклоняясь, отпускает рыбешку обратно в воду. Нагибается все ниже и что-то бубнит себе под нос, словно извиняется за то, что омрачил ей утро.

— Зачем же ты ее отпустил? — спрашиваю я.

Тедди резко поворачивается, испугавшись моего голоса.

— А, — говорит он, — это ты.

— Ты ее выпустил.

— Не хочу их убивать. И потом, это ведь всего лишь окунь.

— Значит, ты всех их выпускаешь обратно?

— Угу.

Тедди снова насадил наживку на крючок и забросил удочку.

— И зачем тогда их ловить?

— Это весело. Вроде игры. Я играю с рыбками, а они со мной.

Я присаживаюсь рядом с ним на берегу. Вокруг нас жужжат мошки, и Тедди отмахивается от них рукой. Ему уже исполнилось одиннадцать, а кожа у него все такая же гладенькая, как у младенца, и золотистый детский пушок на лице поблескивает на солнце. Я сижу довольно близко к нему, так, что даже слышу его дыхание, и вижу, как бьется жилка на его тоненькой шейке. Кажется, я совсем не докучаю ему своим присутствием, и он даже робко улыбается мне, видимо, считая за честь, что я, его старший двоюродный брат, решил скоротать с ним беззаботное утро.