История Сибири. От Ермака до Екатерины II - Петр Словцов

28-го послы дарились, и пекинские на другой день отбыли со всем ополчением. Исполнение по трактату началось той же осенью и кончилось весною. Бейтон[125] со всеми русскими и со всеми имуществами пришел в Нерчинск.

Аргунский острог перенесен весною; окольничий перед отъездом заложил крепость деревянную, усилил гарнизон Нерчинский людьми и артиллериею, разместил казаков двух сибирских полков в Селенгинске и Удинске и отбыл в Москву с полком стрелецким. Весьма вероятно, что по приказанию сего же мужа[126], искусного в воинском и посольском деле, устроены на Селенге новые остроги: Итанцинский, Ильинский и Кубанский, остроги, которых не было за три года и о которых Избранд Идес уже поминает в 1693 году. Жаль, что окольничий, столько заботившийся об устроении крепких мест, не рассудил ввести строения земляного, по примеру Албазина.

В Сибири были и есть люди, которые сетуют о потере Албазина, иные же, вслед за Миллером, повторяют, что при переговорах разумелась другая Горбица, далее 20 верстами отстоящая от принятой за границу. Нетерпеливость и мелочничество! Да помыслят эти политики о благодеяниях мира, всегда и особенно в данное время вожделенного, необходимого, благотворного! Не довольно ли того, что полтора века в отдаленном беспомощном углу наслаждаются плодами собственности, промыслов, торгов и горорытства покойно, ненарушимо? Если мы сами, по невинной оплошности, не спохватились занять выговоренную Горбицу, стоит ли хлопотать о 20-верстном клочке, диком, едва ли способном к обработанию? Заметьте притом, что пограничной черте сперва надлежало бы начаться на западе, с Уфы или от Урала, но, когда она прографилась с востока, по рекам Уди, Аргуни до озера Хулуна, не следует ли лучше гордиться упредительным продолжением государственной межи, нежели сетованием уменьшать важную услугу замирения? Еще одно слово, на расстанях с Амуром! Если судьбами времен предопределено Албазину когда-либо воскреснуть, то орел его воспарит из пепла, как феникс, не с луком и стрелою, но с грозным штыком и огнедышащею пушкою, только бы наперед удостовериться: благословенный климат Амура не так же ли обманчив, как климат Ингоды и Шилки?[127]

Знаете ли р. Пенжину? Там, на устье Аклана, с 1679 г. стоит ос. Акланский. Пойдем туда и к знакомому Анадырску, откуда казаки, космополиты сибирские, разведывали к северу и югу о произведениях земли, о числе и могуществе жителей.

1. Открытие Камчатки.

Не зная, долго ли устоит предложение, что общежития древнего мира сперва явились на горах и потом в долинах, не зная, которые места после переворота наперед годились к селитьбе, долы ли обсохшие или погасшие хребты, волканическою силою воздвигнутые, мы ограничиваемся местною истиною, что Сибирь, малолетная по счислению овладения, селилась и заселялась по рекам, куда бы оне ни текли. На сем основании русские, водворившиеся на Анадыре и Аклане, завладели площадью между двух этих рек и других также двух, Олюторы и Таловки, заключающеюся. Эта площадь в тогдашнее время называлась Заносьем. В Заносье казаки, знакомые несколько с чукчами оседлыми, более с юкагирами, опять сошлись с этими и вновь познакомились с олюторами и коряками, из коих последние родичи с одним отделом чукчей, по обычаю своего племени избегая родниться с соседями, остаются по отчуждению и по самому родословию безродными, так сказать, сиротами на краю вселенной. При новых знакомствах казаки заслышали в 1690 г. о Камчатке, географически начинающейся с рек Таловки и Олюторы, по мнению ж Крашенинникова, с рр. Пустой и Анапкой, — о Камчатке, которую они найдут сперва малолесистою и малоснежною, вдоль раздвоенною хребтом и рекою на две части, орошаемые бесчисленным множеством речек.

2. Казачьи поезды в Камчатку.

Пятидесятник Атласов из Анадырска послал к югу казака Морозко с дружиною для сбора ясака с неподвластных коряков, и Морозко не дошел до острожка, на р. Камчатке стоявшего, за день ходу, но привез сверх ясака бумаги японские, в корякских, а не в камчадальских юртах найденные, что и подтвердилось при другом поезде к Тигилу открытием японского судна, потерпевшего крушение.

В 1697 г. Атласов и Морозко с 60 казаками и с таким же числом юкагиров пустились на полуостров, взяли 3 острожка, или 3 деревушки, защищавшиеся палисадами сколько от неприятелей, столько и от единоземцев, взяли и, разделясь на две дружины, следовали по восточной и западной стороне и по своем соединении завели верхнекамчатское ясачное зимовье, в котором и оставлен Серюков с 16 казаками для сбора ясака. Атласов с 80 сороками соболей, с сотнею лисиц, с десятками бобров (Castor Fiber) и бобров морских (Enydris Stelleri), не считая 11 сороков соболей, будто бы приобретенных чрез торг, отправлен в Москву по милости якутского воеводы. Между тем Серюков ждал, ждал подкрепления и, не сождав, в 1699 г. отправился с товарищами в Анадырск и на дороге убит со всеми от коряков. Мягкая рухлядь сделалась добычею убийц. И невесть, кому соберет, вечное поучение для всего мира, не для одной Камчатки или Сибири!

В 1700 г. послан из Якутска на Камчатку сын боярский Кобелев с отрядом казаков, в числе которых находились и Козыревские отец с сыном, или по Миллеру один отец, дело неважное. Кобелев почел справедливостию отмстить корякам, убийцам Серюкова, разорением их городка Кохча. В следующем году получено в Тобольске известие, что Кобелевым возобновлен Верхнекамчатский острог и застроен Большерецкий; нельзя не похвалить умного выбора сих двух местоположений, указанных какою-то счастливою ощупью, оправдывающеюся и в современном обозрении полуострова. Кобелев доставил сведение о лисицах, огневками называемых, и о камчатских бобрах, не имеющих ни чешуйчатого хвоста, какой у бобра-строителя, ни его струи (Castoreum), этого довольно для казачьей зоографии. В 1702 г. послан из Якутска туда же казак Зиновьев с командою и, собрав ясак, построил ос. Нижнекамчатский, также не без ума. Он завел ясачные книги для камчадалов. В 1704 г. под осень прислан на полуостров пятидесятник Колесов с казачью командою и правил до апреля 1706 года. Он привел в подданство Курильскую землицу.