Игра в четыре руки - Борис Борисович Батыршин

мама действительно относилась с особым трепетом, уж не знаю почему.

Сопротивлялась Миладка недолго – видимо, сказалось обаяние скромных героев, только что вылезших из зловещего подземелья, окровавленных, пропахших порохом.

– Хорошо. Но тогда уговор: больше в такие дела вы не лезете.

Одновременно киваем. Конечно-конечно, в такие дела не полезем, у нас, судя по всему, покруче намечаются…

Миладка скептически хмыкает и ставит передо мной телефон – красный, плоский, с логотипом рижского завода бытовой электроники на верхней панели.

– Завтра с утра посмотрю рану, перевяжу еще раз. А сейчас звони родителям, говори, что заночевал у друзей. Потом – Сережка.

– У друзей? – туплю. – В смысле – у тебя?

– Совсем спятил? – Делает страшные глаза и крутит у виска пальцем. – Твой дом через два от моего. Как объяснишь, что не можешь дойти прямо сейчас?

Умная она все-таки. Даже слишком…

Через четверть часа все уже позади. Мама успокоена, хотя и крайне недовольна: «Завтра в школу, опоздаешь!». Обещаю успеть вовремя, заодно прошу позвонить Астовой маме – у нас, мол, двушки закончились! – и с облегчением кладу трубку.

«Щелк-щелк», альтер эго едва успевает перехватить кормило нашего общего тела, и я проваливаюсь в блаженное забытье.

16 марта 1979 года.

Москва.

День с неожиданным финалом

Семь часов, серенькое мартовское утро. Миладка будит нас пораньше – перед школой надо еще по домам забежать.

Как вставать-то не хочется… Давно не чувствовал себя таким разбитым. Аст, кажется, тоже – бледный, круги под глазами, снулый. Когда Миладка отдирает присохшую за ночь повязку, почти не реагирует, только шипит и дергается.

Прежде чем идти домой, забегаю в гараж, оставляю рюкзак, переодеваюсь – душ принял еще у Миладки, так что следов подземных приключений на мне нет. Уже дома принимаюсь уговаривать маму, чтобы она отпросила меня на сегодня из школы.

– Ну, ма-а-амочка, ну пожалуйста, я так устал… Контрольных сегодня нет, отметки за четверть у меня уже проставлены, почти все пятерки. Но о-очень прошу…

Тьфу, противен и сам себе, и своему альтер эго. Пятнадцатилетний здоровый лоб, а ною, как сопливый пятиклашка… Но ведь сработало! Мать хмурится, обещает разобраться, что там с нами делают на этих наших репетициях-тренировках, если после них ребенок приходит домой в таком виде, и уходит на работу, оставив подробные указания насчет обеда.

Выжидаю полчаса, спускаюсь в гараж за рюкзаком. Когда уже стою на пороге, в прихожей дребезжит телефон. Это Аст. Он тоже сидит дома. От матери влетело по первое число: втирать ей насчет стройки он не стал, честно признался, что был в «Силикатах» и там напоролся на какую-то железяку.

Итог вполне предсказуем:

– Никуда больше один не пойдешь. Не дорос до понимания ответственности и техники безопасности…

Для Сереги это – нож острый, мнение матери для него на первом месте, особенно в подобных делах. Ну да ничего, Аст, как-нибудь рассосется. Матери, они такие…

А у меня дела, и не сказать, что неприятные. Газета расстелена на кухонном столе – в два слоя, чтобы не поцарапать столешницу. Масленка с импортным немецким маслом (дед подогнал, у него все самое лучшее), пучок пакли, тряпка, шомпол, проволочный медный ершик… Не знаю, как на других, а на меня чистка оружия всегда действовала умиротворяюще. Так что разбираю, чищу, тщательно смазываю и снова собираю сначала обрез, а потом и «коровин». Эх, патрончиков к нему не осталось, Серега расстрелял весь магазин, все восемь «маслят». И новые взять негде: 6,35×15 «Браунинг» – не самый распространенный в Союзе калибр, у нас эти патроны перестали выпускать еще перед войной. Но ничего, он нам еще послужит. Если не по прямому назначению, то как вещественное доказательство – наверняка.

Так, с оружием все: обрез вместе с принадлежностями лежит в чехле, на антресолях, «коровин» – в моем персональном тайничке за плинтусом. Пора заняться прочей добычей, благо та важнее любых пистолетов.

Упаковки с «детектором десантников» я вскрывать не стал. Все равно не разберусь, а вот испортить что-нибудь – это запросто. Тетрадки же с документами, наоборот, стоит изучить.

Через два часа я откинулся на спинку стула и закрыл третью, последнюю по счету клеенчатую тетрадку. Ничего кроме разочарования их изучение мне не принесло. Какие-то разрозненные заметки, масса сугубо профессионального жаргона, математические выкладки. Кое-где автор пользовался скорописью, а то и шифром.

Единственное, что скрасило общую невеселую картину, это содержимое последних трех страниц. Скупые строки, написанные явно второпях, под конец – колонка из буквенно-цифровых групп. Прямое и недвусмысленное подтверждение того, что я сумел извлечь из тщательно отреставрированных воспоминаний.

– Вот, возьмите…

Таксист принял пятерку, буркнул что-то неразборчивое. Женька терпеливо ждал, пока тот не протянул сдачу (два рубля семьдесят одна копейка, согласно по счетчику), вежливо поблагодарил и выбрался на тротуар. За спиной хлопнула дверца, и двадцать первая «Волга» резко взяла с места, обдав не в меру скупого ездока смрадным бензиновым выхлопом скверно отрегулированного движка.

Женька проводил машину взглядом. Он никак не мог привыкнуть ездить в такси. То есть это и раньше случалось, но нечасто, и расплачивались обычно другие – родители или, как в последнее время, Второй. А тут напарник решил настоять: «Давай, альтер эго, привыкай, мало ли как дальше пойдет…» Вот и пришлось платить самому, замирая внутренне. А ну как водитель поинтересуется: «С чего это ты, сопляк, разъезжаешь в одиночку на такси, и откуда у тебя на это деньги?».

Он огляделся. Тротуар, прохожие, за спиной гудит, сверкает потоками огней Кутузовский проспект. Кажется, все правильно – знакомый дом, они с родителями не раз бывали тут в гостях. Чтобы попасть внутрь, надо сначала пройти через роскошную, розового камня арку и повернуть влево, к подъезду.

Мягко скрипнула высоченная дубовая дверь с фигурными бронзовыми ручками. Просторный, словно во дворце, холл. Тетенька-вахтер (Второй подсказал малознакомое слово «консьержка») с подозрением рассматривает малолетнего посетителя. Номер квартиры, фамилия жильцов – проходите, пожалуйста…

Низкие мраморные ступени ведут к лифту, но он ни к чему, всего-то третий этаж. Широченные лестничные пролеты, на ступеньках – колечки для прутьев, что, по замыслу строителей, должны прижимать ковровые дорожки, массивные дубовые перила. А вот и нужная дверь с глубоко утопленной кнопкой звонка.

«Щелк-щелк».

Я уложился в полчаса. Не знаю, учат ли в КГБ играть в покер, но из дяди Кости наверняка вышел бы настоящий мастер: все время, пока я говорил, он сохранял одно и то же выражение лица – равнодушное, слегка скучающее. Время от времени перелистывал без особого интереса тетради, повертел в пальцах «коровин», выщелкнул, проверил магазин. К сверткам с