Жданов - Алексей Волынец

Однако первые допросы убийцы дали понять, что его связи тянутся отнюдь не к белым. Вне зависимости от версий, все исследователи сходятся в одном — Сталин по полной использовал громкое политическое убийство для окончательной ликвидации многочисленных остатков зиновьевской и троцкистской оппозиции.

4 декабря 1934 года Жданов в свите вождя СССР возвращается в Москву. На следующий день он в группе высших руководителей страны во главе со Сталиным стоит в почётном карауле у гроба в Колонном зале Дома союзов. Попрощаться с Кировым пришло более миллиона москвичей, из Ленинграда прибыла делегация численностью свыше тысячи человек.

Мария Сванидзе, родственница Сталина, близко знавшая вождя СССР, оставляет в личном дневнике запись о церемонии прощания: «На ступеньки гроба поднимается Иосиф, лицо его скорбно, он наклоняется и целует лоб мёртвого… Картина раздирает душу, зная, как они были близки, и весь зал рыдает, я слышу сквозь собственные всхлипывания всхлипывания мужчин. Также тепло заплакав, прощается Серго — его близкий соратник, потом поднимается весь бледно-меловой Молотов, смешно вскарабкивается толстенький Жданов…»

Всю неделю до 10 декабря Жданов ежедневно, иногда по несколько раз, по многу часов проводит в кремлёвском кабинете Сталина. Именно в эти дни принято решение обрушить репрессии на зиновьевцев, тогда же возникает мысль о том, что именно Жданов сможет заменить покойного Кирова.

11 декабря наш герой снова уезжает в Ленинград, уже надолго. 15 декабря 1934 года открывается объединённый пленум Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), где Жданов выступает с докладом. Формально это отчёт о прошедшем в ноябре пленуме ЦК партии, фактически — речь нового главы города и области. В докладе Жданов вполне однозначно связывает бывших лидеров оппозиции с убийством Кирова. Как пишет очевидец, «атмосфера на пленуме была более чем напряжённой, в зале гробовое молчание — ни шёпота, ни шороха, и слышны только голоса выступающих товарищей».

Сам же Жданов по поводу своего нового назначения на пленуме выскажется так: «Я должен заявить здесь о том, что то доверие, которое ЦК партии и Ленинградская организация мне оказали… постараюсь оправдать и приложу все силы, чтобы с вашей поддержкой хоть на некоторую часть заменить покойного товарища Кирова, ибо заменить его совсем я не могу, товарищи».

С этого дня и на долгих десять лет наш герой, оставаясь в должности секретаря ЦК, становится первым секретарём Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), главой второго мегаполиса СССР.

Ленинград в те годы во многом превосходил Москву как научный и промышленный центр. Не только для петербуржцев-ленинградцев, но и для иных жителей России город на Неве всё ещё сохранял столичный статус.

Выбор Жданова в качестве нового главы Ленинграда был не случайным. Среди проверенных сторонников Сталина его кандидатура идеально подходила для руководства таким городом — Жданов после десяти лет работы в Нижегородском крае обладал и значительным политическим опытом, и навыками управления крупным промышленным центром.

В начале 1930-х годов Ленинградская область охватывала практически весь Северо-Запад России, включала территории нынешних Новгородской, Псковской, Мурманской и Вологодской областей.

Примечательно, что в те годы Ленинград всё ещё рассматривался высшим руководством и в качестве потенциальной столицы. Сын нашего героя Юрий, рассказывая о встрече на сталинской даче в августе 1934 года, вспоминал и такой момент в разговоре Сталина, Жданова и Кирова за пять месяцев до гибели последнего: «В 1918 году, — говорил Сталин, — в Москву правительство переехало под давлением внешних обстоятельств. Немцы угрожали Питеру. Но переезд правительства был временной мерой. Да и какая Москва столица! Ленинград — вот столица: революционная традиция и культура. Но дело это далёкого будущего. Сейчас не до этого. Тридцать вёрст до Сестрорецка…»

Действительно, в революционной логике 1930-х годов «европейский» город с именем вождя первой социалистической революции, крупнейший научный, промышленный и культурный центр страны куда более подходил на роль столицы социализма. Но для этого надо было как минимум «советизировать» Прибалтику и Финляндию, чьи недружественные границы пролегали в опасной близости от Ленинграда, как максимум же — провести социалистические революции в Европе.

В ближайшие годы наш герой ещё немало поработает в данном направлении, но об этом — чуть позднее.

Пока же Жданов входил в курс дел города на Неве. Помимо партийных начальников и городских чиновников он лично познакомился и с обслуживающим персоналом Смольного. Ленинградские историки В.И. Демидов и В.А. Кутузов в 1989 году расспросили А.А. Страхову, официантку Смольного в 1930-е годы. Она пришла на работу в здание бывшего Института благородных девиц в 1931 году, ещё в штат обслуги Кирова, и общалась со Ждановым почти каждый день начиная с 1934 года. В.И. Демидов и В.А. Кутузов приводят слова Страховой о её первой встрече с нашим героем: «Когда меня Андрею Александровичу представляли, спросил, как водится, как зовут. — "Аня". — "А по отчеству?" — "Да зачем? Молодая я… Анна Александровна…" — "Вот так и будем — никаких Ань"… Ой, какой хороший, какой изумительный был дядька! — вырывается у Страховой. — Никогда никаких претензий! Чуток гречневой каши, щи кислые, которые варил ему дядя Коля, — верх всякого удовольствия!..»

Дядя Коля — это Николай Щенников, персональный повар главы Ленинграда, доставшийся Жданову «по наследству» от Кирова. На этой высокой должности персональный повар был нужен не столько для разносолов, сколько для обеспечения безопасности высокого руководителя.

Надо заметить, что Жданов был очень волевым и жёстким руководителем, другие тогда и не выживали. Но вопреки распространённому в те годы «командному стилю» руководства, когда начальник с матерком гнул подчинённого в «бараний рог», Жданов проводил свою жёсткую политику совершенно иначе — вежливо, без брани, заменяя начальственный мат колкими шутками, которых его младшие коллеги боялись больше, чем любого крика. При этом, допуская и жёсткое психологическое давление, и подтрунивание по отношению к своим непосредственным подчинённым, каждый из которых сам был крупным начальником в государственной и партийной иерархии, Жданов был неизменно вежлив и предупредителен с рядовыми работниками и обслуживающим персоналом, обращаясь к ним, даже совсем молодым, всегда на «вы» и по имени-отчеству. Никакого «барства» и начальственного чванства по отношению к обычным людям Жданов не позволял ни себе, ни терпел его в других.

«Аристократические» замашки и подчёркивание неравенства вызывали у Жданова искреннее отвращение. Наш герой и люди его времени очень хорошо помнили старую, сословную, полуфеодальную Россию. Это сейчас былое дворянское высокомерие воспринимается как приправленная «хрустом французских булок» милая безобидная традиция. Тогда же у людей ещё очень прочно сидело в памяти, как горстка выродившихся «бар» в полном соответствии с законодательством империи считала остальной народ низшими существами с минимумом прав. Отсюда проистекало отвращение нашего героя ко всяческому «аристократизму» и «барству» во всех его проявлениях — от быта до культурной среды. Как-то рассердившись на родственницу, которая любила твердить: «Мы — аристократы духа», Жданов в сердцах сказал: «А я — плебей!» Он искренне считал себя частью того самого plebs'a, «Народа» с большой буквы, в его классическом, ещё античном понимании.