Третье пророчество - Олег Вакуловский

– Слава Богу! – воскликнул джентльмен, заметив, что она пришла в сознание. – Мне очень жаль, что вам пришлось перенести такое потрясение, но, кажется, вы уже все поняли.

Она перевела глаза на Бетти, которая тут же разрыдалась.

– Теперь все уже позади, деточка моя, – всхлипнула миссис Трофимова по-русски, но с ужасным американским акцентом.

– Теперь нужно о многом поговорить, – вторил жене мистер Трофимов. Он говорил без акцента.

– Не сейчас, наверное. Тебе нужно успокоиться, – дрожащим голосом шептала миссис Трофимова.

– Я не понимаю... – еле слышно произнесла Людмила.

– Еще укол, – с очень опытной интонацией сказал джентльмен, и тут же перед ней появилась фрекен Бок со шприцем.

– Не нужно, – отстранила ее руку русская гостья. – Я справлюсь сама. Я прошу вас всех, оставьте меня одну. Хотя бы на пять минут. Я должна все понять. Я должна ко всему этому привыкнуть.

– Конечно, – решительно сказала фрекен Бок и выразительно посмотрела на остальных. Последней, продолжая всхлипывать, вышла Бетти Трофимова, бросив на Людмилу взгляд, полный слез и любви.

* * *

«Что ж, если русские и в самом деле меня так удачно поимели, то по крайней мере сейчас самое время воспользоваться тем, чему они меня научили, – подумала она. – Прежде всего надо собраться, времени очень мало».

Вода, эта проклятая морская вода действительно уже давно ее мучила. Откуда бы ей еще взяться?

Стоп, а почему, собственно, она думает, что эти люди могут ее обманывать? Это ведь все те же русские научили ее недоверчивости, постоянной недоверчивости, а мир может быть устроен совсем иначе.

Беда в том, что у нее не осталось никаких картинок, вообще никаких воспоминаний об этом возрасте. И это ее собственное упущение. Каждому человеку на всякий случай полезно знать, с какого времени начинаются детские воспоминания. С трех? С четырех? С пяти лет? Никогда в жизни она не подумала бы, что это может оказаться таким важным вопросом. Все, что она помнила, относилось уже к детскому дому. А может, это уже и был интернат? Но ведь до него было еще что-то.

Ей говорили, что в роддоме от нее отказалась мать, что она родилась где-то в Сибири. Атеперь ей говорят, что ее похитили у родителей. И вот они, ее настоящие родители. А почему нет? А если это страшная сказка со счастливым концом?

Еще раз стоп! Язык, вот где может быть отгадка для нее. Если она действительно жила до четырех лет в Америке, должен же был у нее остаться английский, а правильнее было бы сказать – уже американский язык? Это произношение ни с чем не спутаешь. Черт, эта подсказка не работает. До четырех лет она жила в семье русских эмигрантов. Кто знает, может, в семье говорили только по-русски. А улица, а сверстники? А если это тоже была русская среда? Да и что толку разбираться в этом, ей потом так поставили английский в специальном интернате лучшие преподаватели, что теперь уже никто никогда не поймет, что было у нее из раннего детства, а что благоприобретенным явлением. Не помогает этот ход, не помогает...

По большому счету и русские, и американцы хотят от нее одного-единственного – ее таланта, пусть даже сверхталанта. Но в конечном итоге нужен им только он, а не она сама – Люся Волкова. Или как ее зовут на самом деле? Хотя нет, теперь обнаруживается одна существенная разница. Мистеру и миссис Трофимовым вовсе не нужен ее талант, им-то – только им на всем белом свете – как раз нужна она сама, как бы ее на самом деле ни звали. Они должны ненавидеть этот ее проклятый талант, потому что из-за него они на двадцать лет потеряли собственную дочь. Больше того, они похоронили ее. И только сейчас узнали, что она жива. Да, они должны ненавидеть ее дурацкий талант ничуть не меньше, чем она сама его иногда ненавидела.

Ну и в чем разница, если русские и американцы хотят от нее одного и того же? Ей что же, предлагают поверить в то, что американцы из одних только благородных побуждений помогли воссоединению семьи? Ну и хорошо, пусть из корыстных побуждений, но если это ее родители?

Какая, в конце концов, разница, где она теперь будет жить и где работать? Разница только в том, откуда она родом. Разница только в том, что какая-то из двух сторон ее обманывает. И самое интересное – какая именно? А вот это и остается пока под вопросом.

Генетическая экспертиза, она же может все расставить по местам... Ха! Если уж игра пошла всерьез, то и экспертиза будет самая что ни на есть подходящая. Либо для той, либо для другой стороны. В зависимости от пожеланий заказчика.

«Притормози, родная, притормози!» – приказала она себе. Она заметила с тревогой, что мысль ее будто бы бьется в болезненной лихорадке, кидаясь от одной крайности к другой. Вообще-то для Людмилы Волковой, прошедшей многие психотренинги и специальные упражнения, такое состояние было необычным. Похоже, сказывались последствия инъекции. Господи, сколько же их было за последние недели! Теперь, наверное, вся эта химия перемешалась в ее мозгах... А зачем ее, интересно, все время держат на препаратах? И здесь готов ответ. Без этих ухищрений ее невозможно было вывезти из страны, а потом потихоньку готовить к полному перевороту в ее голове. Логично. Слишком большое потрясение. Вполне логично...

И вдруг она кое-что вспомнила.

* * *

Люся Волкова прищурилась, глядя в одну точку перед собой. У нее это всегда означало пик размышлений. Похоже, на этот раз она пошла правильным путем. Некоторое время она сидела, так же прищурившись, и продолжала вспоминать.

Что ж, кое-кто все-таки прокололся, удовлетворенно подумала она. А все-таки неожиданный получился поворот. К чему угодно, казалось, она была готова, но только не к этому...

* * *

Когда в дверь гостиной аккуратно постучали, она ничего не ответила. Она мирно спала на диване, поняв наконец, что произошло в ее жизни. Впервые за многие дни сон ее был легким и спокойным.

Она проснулась и увидела, что заботливо укутана клетчатым пледом, а за окном уже начинался вечер. У камина сидела Бетти Трофимова и грустно смотрела в огонь. Больше в гостиной никого не было. Некоторое время она молча смотрела на Бетти, а потом тихо сказала ей:

– Я уже не сплю.

Бетти повернула к ней голову.

– Я не знаю, что мне теперь делать, – сказала русская гостья и вдруг, вздрогнув всем телом, разревелась, но сквозь слезы продолжала: – Я даже не знаю, говорить вам «ты» или «вы»... Но я боюсь, я очень боюсь называть тебя мамой... У меня ее раньше не было...

А потом остались только слезы, много слез.

Когда в гостиную, заслышав шум, вошли пожилой джентльмен и фрекен Бок, Бетти и Люся плакали, обняв друг друга.

– Позовите сюда моего мужа, скорее! – сказала миссис Трофимова.

– Скажи мне только одно, – прошептала девушка на ухо Бетти. – Как меня звали на самом деле?

– Джессика, – сказала она.