Ее темные крылья - Мелинда Солсбери

— Я тебе поверю, — он начинает увозить велосипед, замирает и оборачивается. — Завтра твой день рождения, да? С днем рождения заранее, если не увижу тебя.

— Спасибо. Пока, мистер МакКиннон.

День рождения Бри через месяц после моего. Целый месяц «Слушай меня, я старше и мудрее тебя» и «Не переживай, бабушка, я о тебе позабочусь». А теперь этого не будет. Я всегда буду старше и мудрее, а ей будет всегда семнадцать, она едва увидела лучшее лето в ее жизни.

Я шагаю в другую сторону, не желая видеть никого из школы. Я понимаю, куда иду, когда холм появляется надо мной, и я вижу храм, и это ощущается неизбежно. Я снимаю очки, протискиваюсь в калитку и иду по дорожке к кладбищу.

Могилу Бри просто найти, даже если бы я не видела место с холма Линкея в день похорон. Она — одна из двух новых, добавленных с моего последнего визита сюда, который был с ней и Али, забавно, перед тем, как все пошло не так.

Я смотрю на надгробие Бри. Я думала, миссис Давмуа сделает что-то большое и резное, в форме сердца, с колоннами, может, даже с фотографией Бри, но это простой белый прямоугольник, в вазе в стороне розовые розы и полевые цветы, с другой стороны — лекифос. Я беру лекифос и наливаю на траву немного масла.

Бри Давмуа, любимая дочь и сестра, забранная слишком рано.

Ей должно было хотя бы исполниться восемнадцать.

— Разве не говорят, что преступник всегда возвращается на место преступления? — хрипит голос, и я поворачиваюсь, раскрыв рот, и вижу, как Оракул идет ко мне, ее черная собака шагает рядом, шарф цвета полуночи трепещет за ней, как крылья.

28

ЦВЕТЫ

— Что вы тут делаете? — от шока я забываю о вежливости. — Я не думала, что вы покидали свой островок.

— Я услышала, что девушка вернулась из Подземного мира, и я должна была проверить это, — говорит она, хитро улыбаясь мне. Она теперь старая, спина согнута, ее лицо в морщинах, как грецкий орех. — И это так. Вот ты, вернулась из места, откуда обычно никто не уходит. Я могу сосчитать на пальцах, сколько было до тебя. Ты явно их впечатлила. Или тебя выбросили за плохое поведение. С тобой могут быть оба варианта.

Она смеется над своей шуткой, проходит у могилы Бри и встает за ней, собака садится у ее ног. Я возмущенно смотрю, а она достает две металлические чашки и небольшую флягу, пластиковую бутылку чего-то красного из ее, похоже, бездонного кармана, выстраивает их на надгробии Бри, создав минибар.

— Это кощунство, — говорю я.

— Вряд ли она пожаловалась бы, да и тебе не стоит. Или вы помирились?

Я качаю головой.

Она смотрит на меня и хмурится, тянется к моему рту.

— Что же ты делала? — спрашивает она. — Ела, что не должна. Вот, что.

Я нежно убираю ее руку, касаюсь своих губ, ожидаю увидеть золото, но пальцы чистые.

«Глупо есть то, что растет тут, в мире мертвых».

Оракул открывает флягу, наливает прозрачную жидкость в чашки, добавляет красный сок. Она протягивает мне чашку, и я склоняюсь, нюхаю ее, ощущаю резкий запах алкоголя и что-то сладкое и знакомое.

— Что это? — спрашиваю я.

— Водка и гранатовый сок, — она хитро смотрит на меня. — Обычный гранат. Не твои золотые. Бери, — продолжает она, не давая отказаться. — Ты в долгу передо мной за уборку бардака, который ты оставила.

— Простите за это…

— Я не про твою истерику на моем островке. Я про бардак, который ты оставила тут, уйдя за своей судьбой.

— Я не уходила за судьбой. Я сорвала цветок и попала в Подземный мир, — говорю я ей. — Я не специально.

Она бросает на меня взгляд.

— Правда, — повторяю я. — И я думала, Аид все исправил.

Оракул склоняется над надгробием, поднимает мою ладонь и вкладывает туда чашку.

— Да, сказав мне. Это я убедилась, что твои отец и Мередит думали, что ты с твоей матерью, а не утонула. Я убедила их мысли таять, как дым, когда они хотели тебе позвонить. Я заставила их думать — всех — что ничего необычного в том, что от тебя нет вестей, нет, и в том что ты вдруг пропала, оставив телефон, ноутбук и свои вещи. Я прикрывала тебя, Кори Оллэвей, так что ты примешь мое гостеприимство.

Я поднимаю чашку ко рту, словно закрепляю сделку. Первый глоток — просто сок, второй — водка, и от нее горят раны на губе от зубов, а потом горит горло. Когда чашка пустеет, я пытаюсь вернуть ее, но Оракул снова ее наполняет.

— Я еще несовершеннолетняя до завтра.

— Раньше тебя это не останавливало, — она улыбается.

— Как ты это сделала? — спрашиваю я, крутя чашку, смешивая водку и сок в этот раз. — Заставила всех забыть. Непенте?

— Нет, — она улыбается, хитрая и умная, и она во второй раз напоминает мне Фурий. — Вода Острова загрязнена Летой.

Мой рот раскрывается.

— Серьезно? Лета в нашей воде?

— Немного. Струйка. О, не надо так кривиться, — рявкает она, и я поправляю выражение лица, хотя не заметила, чтобы кривилась. — Если бы Лета не делала все хорошим и легким, смертным не дали бы остаться на Острове. Не так близко к Подземному миру. Иначе слишком много вопросов. Слишком много необъяснимого на пороге смерти. Плохо уже то, что дети говорят забираться на холм и оглядываться, поддерживают слухи. Нет, лучше пить воду и забывать то, что они видели.

Потому Гермес был расстроен, когда я не выпила воду. Он думал, что это решит проблему. Все это время… я думаю о бедном папе, и как он менял трубы. Наверное, потому и Мерри забыла о моем дне рождения.

— Почему? — спрашиваю я. — Почему она гадкая только для меня?

— Не только для тебя. Мне тоже не нравится. И Гермесу…

Она улыбается, и я на миг вижу все три ее лица слоями друг на друге: улыбка девушки с брешью между зубов, терпеливая улыбка матери, знающий оскал старухи. Три в одном.

— Как ты это делаешь? — спрашиваю я, потом краснею, понимая, как это груб. — Прости, просто… У большинства всего одно лицо.

Она фыркает.

— У многих два лица. Если ты еще этого не поняла, ты безнадежна.

У ног Оракула ее собака вздыхает, почти как человек, опускает голову на лапы и смотрит на меня сияющими красными глазами. Я делаю глоток напитка.

— Дай задать