Дневник доктора Финлея - Арчибальд Кронин

В один чудесный осенний вечер, когда у Финлея после приема пациентов выдалось полчаса свободного времени, он с непокрытой головой прогуливался по Гиелстон-роуд, наслаждаясь прохладным воздухом и наблюдая, как солнце в сиянии славы опускается за холмы Ламмермур. Наедине с самим собой в этот час и в таком месте он был погружен в раздумья и, как повелось в последние месяцы, предавался печали и сожалениям. Возможно, в своей профессии он добился определенных успехов. Но в личной жизни? Эх! Тут нечем было ни гордиться, ни утешаться.

Так много его соплеменников были людьми семейными, у них были жены и дети, чтобы восхищаться ими и раздражаться на них. А ему не удалось достичь этой естественной цели человеческой жизни. Да, у него была возможность обрести любовь и счастье, но тогда он был слишком робок, чтобы принять и ценить то, что ему предлагалось. И в стремительном течении времени этот шанс исчез, потерялся навсегда. Ему ничего не оставалось, как стать жалким субъектом, замшелым холостяком, обреченным на одиночество по вечерам, даже без собаки, которая лежала бы рядом с ним, пока он что-нибудь читал или предавался мечтам перед сном.

Финлей резко повернул назад – небо утратило свое сияние – и быстрым шагом направился к жилищу доктора Камерона, которое вынужден был считать и своим домом.

Не успел он сделать и десятка шагов, как его окликнули, и быстрый топот ног заставил его обернуться.

Ему улыбался и называл его по имени мальчик со связкой книг под мышкой.

– Доктор Финлей, сэр! Наконец-то я вас увидел. Каждый вечер на этой неделе я совершаю здесь вечернюю пробежку, надеясь встретить вас.

– Боб Макфарлейн! Дорогой Боб! – Финлей обнял мальчика. – Что, черт возьми, ты делаешь в Таннохбрэ?!

– Это довольно длинная история, доктор, и очень тяжелая. Разве вы не читали об этом во всех газетах?

– У меня редко бывает время на газеты, Боб.

– Дело вот в чем, Финлей. Вы знаете, что мой отец постоянно занимался возведением стальных конструкций. Последней его работой был огромный новый многоквартирный дом в Андерстоне. Папа всегда был востребован, потому что он мог залезать не хуже обезьяны на большие металлические балки и балансировать на них. Опасная работа, но с большой, очень большой зарплатой. Одно удовольствие было смотреть снизу, как он перепрыгивает с одной узкой балки на другую, все еще висящую на строительных кранах. – Боб помолчал и продолжил: – Однажды утром папа попытался далеко прыгнуть с балки на балку, но промахнулся… – Снова пауза. – И упал с высоты трехсот футов на бетонную мостовую. Слава богу, он не страдал ни от каких ужасных травм! Он умер мгновенно.

Потрясенный этой ужасной новостью, Финлей молчал, затем сказал:

– Конечно, твоя мама получила какую-то компенсацию!

– Эта крупная лондонская компания предложила ей пятьсот фунтов. Она бы согласилась, но, к счастью, Чарльз Дин, молодой адвокат, который знает мою маму, вмешался и сказал: «Нет». Он сказал маме, что не будет стоять в стороне и смотреть, как ее обманывают. Он вернул чек и возбудил дело против компании за преступную халатность, возложил на них ответственность за смерть одного из своих работников и за понесенный семьей ущерб. По-видимому, моего отца следовало снабдить страховочной стропой, прикрепленной к стреле крана. Компания пыталась откупиться от адвоката, но они не знали Чарли Дина. Он этого не допустил. Он изо всех сил боролся за мою дорогую маму, и в конце концов, когда лондонские газеты узнали об этом и собирались написать и наделать шума, компания сдалась. Мистер Дин смог вручить для моей дорогой мамы чек на двадцать тысяч фунтов. И более того, он мудро вложил их в акции с золотым обрезом, так что теперь мы имеем надежный и стабильный доход, не облагаемый налогом, более пятисот фунтов в год.

Финлей помолчал. Затем, указывая на придорожную скамейку, каким-то сдавленным голосом произнес:

– Боб, давай посидим здесь. – Далее, собравшись с мыслями, он продолжил: – Какое счастье для твоей дорогой матушки, что этот храбрый молодой адвокат оказался рядом и помог ей.

– О да, Финлей, он действительно заступился за нее. Мы знали мистера Дина еще до несчастного случая с моим дорогим папой. На самом деле он и моя мама были близкими друзьями, очень близкими. Честно сказать, Финлей, он был сильно и по-настоящему влюблен в нее задолго до несчастного случая.

– И конечно, она была влюблена в него, – выдавил из себя Финлей.

– Дорогой Финлей, такое про маму трудно сказать. Я точно знаю, что она долго, очень долго была ужасно влюблена в тебя. Но поскольку ты никогда не признавался ей в любви, вполне возможно, что она почувствовала себя свободной, чтобы найти кого-то другого.

– А если и нашла, Боб, то кто ее будет винить в этом? Я полюбил твою маму с первого взгляда. Это было такое сильное чувство, что с тех пор я больше не смотрел на женщин, никогда ни к одной и пальцем не притронулся. Но обстоятельства были против того, чтобы я ей признался. И кто осудит эту милую, прелестную молодую женщину, если она сблизилась с молодым адвокатом, который отстаивал ее интересы и выиграл для нее целое состояние. И разве можно рассчитывать на то, что она будет помнить человека, который когда-то полюбил ее на всю жизнь. Ему оставалось только молча страдать. Пусть она забудет его, как будто он тоже умер. Пусть она выйдет замуж и будет счастлива с этим адвокатом, который действительно доказал ей свою любовь.

Тут Финлей замолчал, грудь его тяжело вздымалась, и Боб увидел, что этот замечательный человек, которого он любил и которым восхищался, плачет горючими слезами и они падают на деревянную скамью.

Воцарилось долгое молчание. Затем Финлей взял себя в руки:

– Значит, Боб, ты здесь, в гимназии, чтобы освежить латынь для поступления в университет.

– Да, Финлей, а также чтобы повидаться с тобой, теперь моим кровным отцом!

– Тогда давай почаще встречаться, Боб, и ловить форель наверху, в вересковых ручьях. – Он помолчал. – Твоя мама будет проводить отпуск со своим другом-адвокатом?

– Нет, Финлей. Она одна уехала на воды в Харрогит. Говорит, что хочет отмыться от своей прошлой жизни, прежде чем вернуться в Таннохбрэ, чтобы встретиться с тобой.

Снова долгое молчание. Затем, когда они остановились, чтобы попрощаться, Финлей твердо сказал:

– Ни слова твоей маме о моей слабости!

– Я оставляю за собой право открывать свое сердце дорогой маме, когда захочу, и сегодня же вечером напишу ей длинное письмо!

В одно прекрасное утро, почти месяц спустя, Финлей, спокойно позавтракав и убедившись, что доктор Камерон занимается приемом пациентов, вышел прогуляться перед домом и насладиться прохладным свежим воздухом. Долгие дни, проведенные с Бобом в походах по вересковым пустошам, наложили на него свой приметный отпечаток. Он был в своей лучшей форме, загорелый, прямой, с расправленными плечами, его движения стали гибкими и легкими. На улице его внимание привлекли признаки активности в соседнем доме, прекрасном старом георгианском здании, которое давно пустовало. Финлей часто бывал там, восхищаясь великолепными комнатами, красивой антикварной мебелью, богатой резьбой по дереву. С верхнего этажа там открывался изумительный вид на окрестности и далекие холмы Ламмермур.