Жил на свете человек. Как мы стали теми, с кем родители говорили не общаться - Ярослав Андреевич Соколов

придумала сказку про три дубочка, которые росли недалеко, и я каждый вечер бегал к ним со своими наивными подарками и детскими секретами. Это была только наша с ней тайна, и она долгие годы связывала нас крепче прочих уз.

А еще бабушка у меня большая любительница грибной охоты, сколько ее помню, она всегда обожала ходить по грибы. Она как-то по-особенному их собирала, как будто знала какие-то самые главные правила и сокровенные тайны леса. И лес явно благоволил ей: никогда она не возвращались домой с пустой корзиной. Так что, когда только позволяла погода, мы непременно ходили с ней за грибами. У меня вообще любой лес с тех пор ассоциируется только с бабушкой и с нашими походами по грибы.

Прошло много лет, я все реже навещал ее, жил своей взрослой жизнью, бабушка Вера – своей. Но случай, произошедший с ней два года назад, заставил меня чаще вспоминать наши лесные прогулки в детстве. И я засомневался в расположении к ней лесных духов. Так вот, пошла она в лес и заблудилась. Что удивительно само по себе, ведь она за многие годы исходила там все тропинки вдоль и поперек, знала чуть ли не каждое деревце. Скорее всего, свою роковую роль в этой истории сыграл недавно пронесшийся над лесом сильный ураган: многие деревья тогда были повалены и знакомые тропки скрыты под ними. Бабушке приходилось обходить буреломы, вот, наверное, где-то и потеряла она правильное направление. Словом, вышла она из дома рано утром и блуждала до самой темноты.

Забегая вперед, скажу, что нашли бабушку за 25 километров от дома. Ей 87 лет было тогда, и пройти такое расстояние, согласитесь, не каждый выдержит, что уж говорить о пожилой женщине. Была уже осень, и лес стоял сырой. То ли бабушка споткнулась о какую-то корягу, то ли нога поехала на осенней слякоти, то ли просто сказалась усталость (целый день же на ногах), то ли все вместе сыграло – в общем, она упала и скатилась в какое-то болото. Рядом никого. Мобильник с собой в лес она никогда не брала, «Я же его обязательно выроню и потеряю», – говорила. Короче, пролежала там всю ночь. В холоде и воде. Как у нее не случилось тогда воспаления легких – загадка века. Собственно, с жизнью она уже попрощалась.

Утром какая-то женщина из ближайшей деревни пошла гулять с собакой. Они и нашли мою бабушку, лежащую в болоте. Это еще одна загадка века – я потом с этой женщиной общался, она говорила, что вообще впервые в жизни пошла по этому маршруту, обычно ходит совсем в другую сторону. Позвала рабочих с какой-то стройки, те взяли одеяло, положили на него бабушку и волоком дотащили ее до той деревни. Вызвали скорую помощь.

Скорая отвезла бабушку в ближайший большой город, в районную больницу. Ну а там началась какая-то бюрократическая хрень типа: «Мы ее лечить не имеем права, так как она из Москвы». Не знаю, как это соотносится с законами, но тогда мне было совершенно не до консультации с юристами, хотелось просто набить кому-нибудь морду за такой идиотизм. Помню, как приехал я в эту больничку, а там… Там полный трэш. Именно трэш, абсолютный бардак. Иначе не скажешь. По своей наивности я даже представить себе тогда не мог, что в XXI веке региональная больница может являть собой такое жуткое и жалкое зрелище. Какая там медицина?! Там идешь по коридору, а на тебя штукатурка сыплется с потолка. Какая гигиена?! Там полная антисанитария. Видел бы все это доктор Чехов…

Поскольку местные врачи лечить отказывались (а кроме прочего, там быстрее сдохнуть можно от упавшего на тебя куска стены, чем вылечиться), мы с мамой решили перевозить бабушку в московскую больницу. Скорая из Москвы не едет, тоже отмазываются, типа «не имеют права». Что за бред сивой кобылы?! Выяснил, что есть платная перевозка; 20 тысяч рублей, по-моему, отдали за эту доставку человека.

В московской больнице дело пошло намного лучше и быстрее. Правда, там тоже не обошлось без абсурда: вместо того чтобы срочно оперировать (у человека таз раздроблен, шевелиться не может, в туалет сходить не может самостоятельно), так там стали проверять, не сумасшедшая ли она. Ну да, ну да – бабке под 90 лет, а она в лес по грибы, да еще и одна, ну очевидный же неадекват… Обматерил бы всех, вот только делу это вряд ли помогло бы. Где-то день заняла эта психиатрическая экспертиза. Стали дальше обследовать, можно ли делать операцию. Рентген еще до этого показал перелом шейки бедра, хорошо хоть без смещения. Кальций в костях оказался в норме (что, скорее, исключение из правил), сердце в порядке, так что операцию делать можно. Мне сказали, где купить эндопротез сустава. Стоил он 90 тысяч рублей. Съездил, купил. Дня через 2–3 после того как бабушку перевезли в Москву, наконец-то сделали операцию.

Я навещал ее каждый день, сидел по 2–3 часа. Жутко было, если честно. Там везде по палатам лежали вот такие же бабушки. У одной – тоже перелом шейки бедра, но со смещением, хотя, как она говорила, упала дома, совершенно на ровном месте подвернулась нога; через два месяца после операции вернулась с вывихом эндопротеза, который вправить почему-то не удавалось. Так и выписалась потом – хромать дома.

Не представляю даже, как она теперь справляется, ведь каждый шаг – это боль.

Другая бабуся лежала некоторое время после неудачи с протезированием: ей 90 лет, вроде бы все обследования прошла, но когда стали оперировать, начало отказывать сердце, вот врачам и пришлось остановиться, ну а повторно рисковать не решились, да и родные, конечно, были уже против. Внучка вскоре забрала ее домой так, лежачей, на инвалидном кресле. Это все моя бабушка потом рассказывала, по сетованиям соседок.

Говорят, старый что малый. Нет, мне кажется, они еще более беспомощны, чем маленькие дети. Помню, как сидел я в палате и держал бабушкину руку, гладил, смотрел на ее ладони. Смотрел, как с них стекает линия жизни… Думалось всякое… Помню, вышел так однажды от нее, а в голове только одно крутится: «Как же тебе, Господи, не стыдно?! Как тебе спится с этим, Господи?!» Хотя я вроде как неверующий…

И вот наконец сделали бабушке операцию. А дальше началось самое страшное. То есть все, что я рассказал до этого, – даже не половина, может быть, четверть пути. Остальные три четверти начались после операции. И этот этап