Гюстав Флобер - Анри Труайя

На следующий день стоит прекрасная погода. По этому случаю совершают прогулку в экипаже по окрестностям. Вечером после ужина Флобер читает своей подруге несколько отрывков из «Воспитания чувств». «Меня покорили триста превосходных страниц», – пишет она в своем дневнике. Спать ложатся в два часа ночи.

После отъезда Жорж Санд Флобер возвращается к тому, что он называет «жречеством». По мере приближения к развязке романа он все более оценивает его политическую смелость. Не возмутятся ли читатели смелой правдой о политических событиях 1848 года? «Я неистово трудился полтора месяца, – пишет он Жорж Санд. – Патриоты не простят мне этой книги, реакционеры – тем более! Что ж, я описываю события такими, какими чувствую их, то есть будто верю, что они так и происходили. Разве это глупость с моей стороны?»[435] На самом же деле его политические убеждения неясны и в то же время опасны. Демократия, построенная на всеобщем избирательном праве, представляется ему заблуждением, ибо большая часть сограждан состоит из дураков, и спрашивать у этих примитивных людей их мнение об общественных делах не следует. Впрочем, народ, по его мнению, довольный и одураченный, ни на йоту не владеет той властью, которую дал своим представителям, пребывая в ничтожном положении. Автократия – деспотичная или патерналистская – равно кажется ему достойной осуждения. Он насмехается над Наполеоном III, над его самодовольством и блеском. Он ценит деликатное гостеприимство принцессы Матильды, а на ее кузена «Бадинге» смотрит как на одиозную, глупую марионетку. Демагогия и тирания стоят друг друга. Любая форма правления может вызывать только презрение художника.

Потрудившись в Круассе, Флобер позволяет себе каникулы. Совершает путешествие в Фонтенбло (ради своего романа, разумеется), останавливается у Комманвилей в Дьеппе, но, главное, проводит незабываемую неделю (с 30 июля по 6 августа) в Сен-Грасьене у принцессы Матильды. Замок просыпается в одиннадцать. Принцесса появляется в половине двенадцатого, незадолго до завтрака; гости по очереди целуют ее руку. «Она по обыкновению весела, оживлена в это мгновение, по-утреннему свежа», – помечают братья Гонкур. После завтрака собираются на веранде, и начинается оживленный разговор, во время которого принцесса покоряет гостей ироничными замечаниями «а-ля Сен-Симон». После двенадцати она идет в свою мастерскую живописи и работает там до пяти. Потом группками отправляются на прогулку в долину Монморанси, катаются на лодке по озеру. Разговор не замолкает ни на минуту. Каждый гость старается блеснуть перед хозяйкой дома, которая царит над своим мирком, поддерживая одних и порицая других. В последний день пребывания Флобера она строго выговаривает ему за то, что он посещает салон Жанны де Турбе. «С надменностью, свойственной женщине высшего света, она сегодня утром жаловалась, причем весьма остроумно, на то, что вынуждена делить с подобными женщинами мысли своих друзей, – пишут братья Гонкур. – Она сердится на Флобера за то, что украл у нее несколько минут, „чтобы отнести их этой женщине дурного поведения“».[436] А поскольку его, кажется, этот упрек задел, она дарит ему статуэтку.

В середине августа он возвращается в Круассе и тотчас возобновляет поиски сведений для «Воспитания чувств». К делу привлекается Жюль Дюплан: «Опиши мне в нескольких строчках жилище какой-либо лионской рабочей семьи… Действительно ли „каню“ (это, кажется, рабочие шелкоткацких фабрик) работают в помещениях с очень низкими потолками?.. У себя дома?.. Дети работают тоже?.. Что толкает рабочего – навой?»[437] Или еще: «Я проделал путешествие в Фонтенбло и возвращался по железной дороге, когда мной овладели сомнения, и я убедился – увы! – что в 1848 году между Парижем и Фонтенбло не было железной дороги. Мне пришлось из-за этого убрать два эпизода и начать заново… Итак, мне нужно знать: как в июле 1848 года добирались из Парижа в Фонтенбло; быть может, уже был готов какой-то участок дороги, которым пользовались; какие были средства передвижения? И где они останавливались в Париже?»[438] И о том же Эрнесту Фейдо: «Был бы очень признателен тебе за ответы на следующие два вопроса: 1) как выглядели в июле 1848 года сторожевые посты Национальной гвардии в кварталах Муфтар, Сен-Виктор и Латинском? 2) Кто занимал в Париже левый берег в ночь с 25 на 26 июня (с воскресенья на понедельник) – линейные войска или Национальная гвардия?»[439] Покоя не дает еще одна деталь: его героя, уроженца Ножана, зовут Фредерик Моро. Не остались ли Моро в Ножане? Тем хуже для них. Он не может изменить фамилию своего Фредерика в самый разгар работы. «Имя собственное в романе – вещь чрезвычайно важная, вещь очень существенная, – пишет Флобер своему кузену Бонанфану. – Его невозможно сменить персонажу так же, как нельзя сменить ему кожу. Это все равно что отмыть негра добела».[440]

В одно из воскресений в Круассе его навещает Тургенев. «На свете мало людей, компания которых была бы так же хороша, а ум столь же соблазнителен», – делится Флобер с принцессой Матильдой. И снова одиночество. Мать его живет у внучки в местечке Ко. Закрывшись в своей берлоге, он трудится в поте лица. В который раз, отказавшись поехать в Ноан (где Жорж Санд крестит своих внучек), он пишет своей старой подруге, извиняясь за отговорки: «Я очень много работаю и в глубине души радуюсь перспективе окончания романа, которое начинает вырисовываться. Чтобы это случилось как можно скорее, я решил остаться здесь на всю зиму, видимо, до конца марта… И возвращусь к Прекрасному лишь после того, как освобожусь от моих одиозных буржуа. Только это все еще далекая перспектива».[441] Он тайно бежит в Париж, чтобы отпраздновать Рождество в компании с Гонкурами и поспорить с ними о «современном падении нравов, низости характеров, упадке литературы».[442]

И вот он снова в Круассе. 1 января 1869 года пишет Жорж Санд: «В Париже я показался друзьям „свежим, как юная девица“, люди, которые не знают моей жизни, приписывают это внешнее здоровье деревенскому воздуху. Вот что значит – „принятые взгляды“. У каждого своя гигиена… Человек, который не придерживается общепринятых представлений, не должен жить по общепринятым представлениям. Что касается моей бешеной работы, то я сравнил бы ее с лишаем. Я чешусь, вскрикивая. Это и наслаждение и в то же время – пытка». Очень скоро необходимость в новых материалах для книги приводит его в столицу. Он обедает у Жанны де Турбе с Теофилем Готье, Жирарденом, Гонкурами. «Настоящий карнавал приглашенных, – отмечают последние. – Развлекаемся в простодушном или сальном состязании ума».[443] Иная атмосфера у принцессы Матильды. Набравшись смелости, Флобер, уступая просьбе племянницы, просит от нее особой услуги: «Эрнест Комманвиль, негоциант из Дьеппа, торговец северным лесом, владелец механической лесопильни и больших участков земли в том же городе, просит место вице-консула Пруссии в Дьеппе. Старший приказчик в его доме говорит на всех северных языках».[444] Решение принимается несколько месяцев. Благодаря поддержке принцессы Матильды Эрнест Комманвиль в конце концов будет произведен в чин вице-консула, но не Пруссии, а Турции. Она ревностно опекает свой маленький писательский двор. И однажды, удивившись тому, что Жорж Санд обращается с Флобером на «ты», в то время как тот говорит ей «вы», бросает лукавый взгляд на Гонкуров. «Это „ты“ любовницы или комедиантки?» – пишут они в своем «Дневнике».[445]