Я жива. Воспоминания о плене - Масуме Абад

– Если я немного задерживалась, отец начинал искать меня по всему городу. Интересно, где он сейчас и что с ним?

– Мои родители даже представления не имеют, где меня искать.

– Если мой дядя умер смертью мученика на военной базе «Единство» в Дезфуле, никто не сможет сказать моим родителям, что я уехала в Хоррамшахр.

– Если они узнают, где мы, они умрут от горя.

– У них нет шансов найти ниточки, ведущие к нам.

– Мать, потерявшая своего ребенка, неустанно смотрит на дорогу в надежде на то, что он однажды покажется там.

– Как могут они понять, где мы находимся, где они должны нас искать? Они ведь не знают, где мы потерялись, иначе начали бы поиски с того места.

– В любой войне люди теряют своих близких и друзей, а другие, наоборот, обретают друг друга. К примеру, мы сами, будучи выходцами из разных семей и культур, нашли друг друга здесь.

Я смотрела на дверь. Могла ли она принести мне счастье? В длинную ночь Ялда мы говорили о сердечной тоске, обидах, печали родителей; о нашей собственной репутации и чести, подлости и бесчеловечности врага и о далеких заповедных горизонтах. Внезапно тюремщик, которого звали Кейс и который утверждал, что он из города Наджаф, открыл дверцу. Это был юноша лет восемнадцатидевятнадцати, во взгляде которого отсутствовали какие-либо признаки враждебности и злобы. Он старался войти к нам в доверие. В его взгляде прослеживалась скрытая жалость к нам. Кейс спросил: «Выключить свет?»

Мы не понимали, о чем он говорит. Тогда он несколько раз выключил и включил свет, после чего мы поняли, что этоо освещение тоже можно выключать. В абсолютной темноте мы могли снимать хиджабы и пользоваться душем. Фатима сказала: «Возможно, внутри камеры установлены прослушивающее устройство и камера. Нам надо быть осторожными в речах. Кейс знал, что мы разговариваем, поэтому он и пришел, открыл дверцу и выключил свет».

После ночи Ялда каждый день с наступлением ночи свет в нашей камере стали выключать. Самыми отвратительными звуками были звуки поворота ключа в замочной скважине железной двери, после чего надзиратель нагло и без предупреждения оказывался перед нами.

Однажды ночью дверь камеры открылась очень поспешно, и тюремщик закричал: «Соберите одеяла и вынесите их наружу!»

Сперва я подумала, что то самое завтра, в ожидании которого мы были, наконец, наступило и, как говорила Фатима, зима положила войне конец. Но потом мы поняли, что нет.

После допросов это был первый раз, когда нас вывели наружу из чулана. Свет был такой яркий, что мы не могли держать глаза открытыми. Коридор, который по сравнению с нашим чуланом был очень длинным и широким, дал нам возможность изучить пространство вокруг и наших соседей. Каждая из нас что-то говорила:

– Куда нам идти?

– Одеяла очень тяжелые.

– Солнце высоко.

Солдат-баасовец кричал: «Молчите, молчите! Наденьте очки!»

Не знаю, почему Кейс дал нам возможность перемолвиться парой фраз, хотя он постоянно кричал: «Молчите!» Каждая из нас в одной руке держала одеяло, а свободными – мы крепко взялись за руки. Так мы шли по коридору с закрытыми глазами. Только тогда я поняла, почему Мирза-Хасан не мог молчать с закрытыми глазами. Пройдя по коридору около ста метров, мы сказали друг другу более ста слов. И каждый раз Кейс, исполняя свои обязанности, пытался пресечь наши разговоры, чтобы их никто не услышал: он со злостью и силой ударял кабелем по земле и стенам и говорил: «Молчать, разговаривать нельзя!». Это был первый раз за три месяца, когда мы своими голосами пытались осведомить наших соотечественников о своем нахождении там.

Нас привели в другой чулан. Несмотря на то, что все в нем было таким же, как и в предыдущем, для нас он имел определенную новизну. Стены были единственной нашей опорой и свидетелем нашей боли и страданий. Стены, выложенные каменными плитками коричневого цвета, которые я пересчитала (их оказалось 1650) и по одной изучила. Стены, которые мы знали, как свои пять пальцев. Казалось, эти стены были частью нашего имущества, которое перевезли в это место вместе с нами. Однако стены камеры номер 13 стали для нас более знакомы и привлекательны. Каждая плитка там являлась напоминанием о ком-то неизвестном. Эти напоминания были аккуратно и искусно высечены острым предметом на стене в виде изящного и трепетного стиха. На одной из плит было написано: «Гроб мой возложите на возвышенности, дабы ветер унес мой запах на родину». Это было напоминание, которое вызывало минорный трепет в сердце каждого, кто читал его строки.

На стене новой камеры были высечены имена братьев-летчиков и военных[100]: «Летчик Сейед Джамшид Ошал, Мохаммад Салавати, Мохаммад Седдик Кадири, Алиреза Алирезайи, Хушанг Шервин, Реза Ахмади, Давуд Салман, Акбар Бурани, Ахмад Сохейли, Ахмад Коттаб, Мохаммад Хад-дади, Бахрам Али-Моради, Фаршид Искандари, Махмуд Мохаммади Ноухандан, Хусейн Лашгари, Хасан Зенхари, Мир-Мохаммади». Каждый день мы читали и запоминали их имена и даты пленения. Каждый день число пропавших становилось все больше. Нам было досадно, что у нас нет средства, при помощи которого мы тоже высекли бы на темных плитах камеры свои имена. Некоторые из имен были написаны на коричневых стенах камеры темным карандашом. Прочесть их могли только жители этого чулана, глаза которых адаптировались к темноте. Интересно было наблюдать за тюремными надзирателями, которые иногда устраивали ревизии внутри камер, но ничего не видели. Для нас же все, что было запечатлено на стенах, было читаемо. Теперь мы были не одни. Сознание того, что другие братья тоже находятся рядом с нами, придавало нам сил и уверенности. Каждый день мы тщательно изучали стены в надежде на то, что обнаружим знакомое имя или какую-либо информацию. Для того чтобы изучить окошко, мы по очереди наклонялись, а Халима, которая была самой легкой из нас, становилась нам на спины, поднималась наверх и осматривала там пространство. И в конце концов нам повезло! Халима щупала рукой стену, спускаясь по ней вниз, и нашла карандаш голубого цвета. Мы очень обрадовались находке и благодарили за нее Всевышнего. Мы допускали, что этот карандаш – один из тайных предметов чулана, которые его жители передавали друг другу по наследству. Таким образом мы стали владельцами небольшого инструмента для письма длиной с одну фалангу пальца на руке. Камеры периодически обыскивались, а заключенные – менялись местами. Какими же все-таки опасными существами мы были в из глазах! Почему они продолжали так тщательно обыскивать нас? Разве в первый день они не забрали все предметы, которые были при нас?

Здесь, на новом месте, то есть в камере номер 13, с приходом зимы дьявол-мороз дремал, давая нам возможность нормально дышать. Мы поняли, что температура воздуха в разных камерах не одинакова. Еще одним отличием этого чулана от предыдущего являлось то, что под дверью, в том самом месте, где железная решетка делила дверь пополам и уходила в землю, виднелась небольшая щель величиной с чечевичное зерно, через которую можно было видеть сапоги надзирателей.