Ярославский мятеж - Андрей Васильченко

Если же возвращаться к сюжету с Толгским монастырем, то вовсе не исключено, что благословить Перхурова мог митрополит Агафангел, позже ставший местоблюстителем патриаршего престола. Отсюда и родилась легенда про благословение патриарха Тихона. Опять же, весьма показательно, что в своих показаниях и воспоминаниях Перхуров избегает упоминать Толгский монастырь, словно пытается старательно замолчать этот сюжет, что указывает на его стремление либо не выдать, либо не «подставить» кого-то связанного с монастырем. В любом случае, когда стало ясно, что помощи Ярославлю не приходится ждать ни из сел, ни из Рыбинска, то было решено нанести удар по позициям красных, которые вели в Тверицах активные боевые действия против отряда Карла Гоппера. Однако по мере приближения к станции Филино разведчики донесли, что бои в Тверицах прекратились и здесь теперь сосредоточена крупная красная группировка, атаковать которую силами пятидесяти человек было бы форменным самоубийством. Путь в Ярославль также был закрыт. В своих воспоминаниях Перхуров написал: «Действительно, от Ярославля не доносилось звуков стрельбы, которые перед этим были слышны хорошо. Тогда я окончательно решил двигаться на восток, предоставив желающим уйти из отряда. При подходе к Костроме у меня было не больше 35 человек. Остановившись под Костромой верстах в двенадцати, я послал двух человек в город узнать о происшедшем в Ярославле и принести, если возможно, газеты. Посланные ушли, а на рассвете мы были атакованы кавалерией красных, силой с эскадрон. После небольшой перестрелки нам удалось уйти в болото без потерь. Через это болото, пробираясь в некоторых местах в воде по пояс, мы вышли к деревне, около которой, по условию, должны были ждать посланные в Кострому. На следующий день они вернулись и принесли проверенные сведения о падении Ярославля. После этого известия из отряда ушли еще несколько человек, считавших более удобным пробираться на восток поодиночке. Осталось 17 человек. С ними я дошел до первой пристани на Волге ниже Костромы. Здесь я отпустил еще 11 человек. Остались я, поручик Березовский, подполковник Ивановский». С этими людьми через месяц Перхуров добрался до Казани, где позже смог присоединиться к армии Колчака.

Уход Перхурова со своим отрядом, передача общего командования генералу Карпову и потеря тверицкого участка фронта произвели на оборонявшихся из последних сил ярославских белогвардейцев самое гнетущее впечатление. Карл Гоппер еще 17 июля запрашивал у Карпова разрешение на эвакуацию заволжского отряда, но получил отказ, а также «просьбу» продержаться еще хотя бы пару дней. Для крошечного тверицкого белого контингента это означало неизбежную гибель. Балашов в книге «Пламя над Волгой» так описывал этот трагический эпизод: «После неоднократных атак красные войска полностью овладели Тверицами. Мятежники бросились к пароходам, баржам и просто плотам, стремясь переправиться на правый берег Волги и спастись бегством. Огнем артиллерии все эти переправочные средства были потоплены». Впрочем, далеко не всем удалось сесть на пароходы. Именно эта неудача случайно позволила спастись крошечному отряду, который возглавлял лично Карл Гоппер – он планировал прикрывать отход своих подчиненных: «Мы вечером стали уже дожидаться прибытия за нами парохода – перевоза. В час ночи отчалил пароход с того берега, и, когда он стал приближаться к нашему берегу, я со своим адъютантом побежали, чтобы снять посты. Когда я вернулся с последними бойцами с постов и приближался к берегу, пароход отчалил, несмотря на наши крики подождать нас. Пароход находился под пулеметным огнем со стороны ст. Урочь и, очевидно, не мог больше ждать. Мы остались 16 человек в беспомощном положении на берегу, остальные, с постов, более близких к берегу, успели сесть на пароход. В последний день у нас осталось бойцов человек 35–40 и кроме того – человек 10 – заботившихся по хозяйству и разносивших патроны. Каждую минуту красные, заметивши наш отход, могли подойти к берегу и нас захватить. Мы стояли на месте, не зная, что предпринять. Более спокойная часть нашего участка была к югу, со стороны деревни Савино, откуда сегодня, почти весь день, не было стрельбы. Мы направились берегом в ту сторону. Но не отошли мы еще 300 шагов, как заметили, что с того берега снова отчаливает пароход, на этот раз другой, поменьше. Мы побежали навстречу. Осталось между нами уже не более 30 саженей, как по пароходу красные снова открыли сильный пулеметный огонь, почему пароход повернул обратно, и мы очутились в еще более худшем положении, т. к. красные, заметив нас, направили свой огонь вдоль берега».

Погода резко испортилась. Невыносимая жара, терзавшая горожан и мятежников, сменилась проливным дождем, который перерос в самую настоящую бурю, которая превратила руины и перекопанные улицы в самое настоящее непроходимое месиво. Начались противоречия и в лагере повстанцев: генерал Карпов фактически никакого влияния на ситуацию не оказывал. Часть мятежников намеревалась оборонять город до последнего, кто-то планировал пойти на прорыв, выбрав для этого позиции красных, расположенные вдоль реки Которосль, – именно здесь они представлялись самыми слабыми. Некоторые и вовсе завели речь о капитуляции. В те дни в последний раз выходят обзоры боевых действий. Это скорее формальность, поскольку полезной информации они не содержат: «На передовых линиях [за] минувшие сутки перестрелка и поиски разведчиков. С рассветом противник вновь начал бомбардировать центральные части города. Бомбардировка, не причиняя городу большого вреда, рассчитана только на угнетение духа граждан, утомленных осадой. Благодаря энергичной и сплоченной работе всех общественных организаций снабжение граждан продовольствием, водой и медицинской помощью». Но куда более показательным было воззвание, обращенное к «воинам-добровольцам», которое было издано утром 19 июля 1918 года. Вероятно, оно должно было поднять дух повстанцев, но прозвучало едва ли не как «отходная молитва»: «Вы показали в эти дни борьбы живым своим примером, что преданность общему делу освобождения России, честность и мужество, противопоставленные даже лучше вооруженному противнику, – побеждают. Как ни старается враг, – не сломить ему нашей воли к победе. Победа не там, где больше пушек, а там, где больше веры в правоту своего дела… История и современники оценят по достоинству Ваш подвиг. Недолго уже осталось сражаться, противник заметно слабеет, и силы его падают».

Слова про ослабление позиций «противника», то есть частей Красной армии, принимавших участие в подавлении восстания, могли бы показаться очень сильным преувеличением, но доля истины в них все-таки была. Именно в это время прибывший в «красные» окраины Ярославля военный комиссар Аркадьев сообщал в Москву: «Положение армии на Ярославском фронте и в Округе критическое. Запасы продовольствия иссякли, Красная армия обеспечена продовольствием на один день только. Необходимо срочная воинская продовольствие[4] для Ярославля, Костромы и Новгорода. С ответом не медлите». О том, что ликвидация «мятежа» может затянуться еще не одну неделю, думал и помощник командующего красными войсками на станции Всполье К. Нейман. Он сообщал «наверх»: «Для ликвидации белых потребуется еще пятьсот человек латышских стрелков или интернациональных отрядов, фронт растянут на расстоянии пятнадцати верст. Сил же всего тысяча пятьсот человек. Сообщите, можете ли вы выслать латышских стрелков, латышские стрелки необходимы как ударная группа. Настроение белых временами подавленное, но бывают случаи, где они проявляют упорное сопротивление, как, например, на третьем участке, где у них на расстоянии четверть версты лежит цепь с двадцатью четырем пулеметами. Дисциплина в их рядах самая строгая».