Москитолэнд - Дэвид Арнольд

– Я беременна, – прошептала она. Покраснела, обменялась улыбками с папой и вновь посмотрела на меня. – Мим, у тебя будет сестренка.

Я знала, что мои реакции тщательно отслеживают, словно я могу в любой момент выпрыгнуть в закрытое окно. Собственно, идея-то неплохая…

– Прикалываешься? – Я перевела взгляд с одного на другую. – Вы ж чуть ли не вчера поженились!

Их улыбки, и без того натянутые и нервные, задрожали. Папа с Кэти переглянулись, вновь уставились на меня и еще не произнесли ни слова, а я уже знала неизбежный финал этой ужасной истории. Чертовски предсказуемо. Я посмотрела на Кэти и только теперь заметила, что да, грудь ее слегка увеличилась, и да, со свадьбы она ощутимо поправилась, и да, ее лицо действительно казалось красноватым и опухшим. По мере моего осмотра в ее глазах копились слезы.

Я моргнула.

Они поженились, едва оформился развод.

Я выдохнула.

Сверхскоростная свадьба, все так говорили. А переезд на юг еще быстрее.

Я Мэри Ирис Мэлоун, и я была не в порядке.

– И сильно ты беременна? – прошептала я.

Папа положил руку мне на колено. Ту же руку, которой полировал и перекрашивал так и не объезженный мотоцикл. Ту же руку, которой клал мячик для гольфа на таком расстоянии от лунки, чтобы я наверняка выиграла. Ту же руку, которая в мое детство шлепала меня и кормила, окончательно перевоплотившись в злодейского героя.

И вот те на, мой герой оказался говнюком.

Я впервые за несколько недель взглянула отцу в глаза, поражаясь таившейся там грусти.

– Ты изменил ей? – просипела я.

Он попытался что-то сказать, но захлебнулся словами.

Я тоже плакала, но слова выпорхнули на ура:

– Ты изменил маме?

– Мэри, – выдавил папа, – все…

– Никогда меня так не называй.

Я сидела там застывшая и гадала, растает ли когда-нибудь сковавший тело лед правды, излечат ли когда-нибудь объявшее мир безумие.

Кто-то не выключил телик в гостиной…

– …и пока нет сведений ни о количестве пропавших солдат, ни о выживших. Источники, близкие к Пентагону, как всегда молчат. И в этой неизвестности остается только молиться за их родных и близких. Слово тебе, Брайан.

– Спасибо, Дебби. С нами была Дебби Франклин из Кабула. Еще раз для тех, кто только что к нам присоединился, – последние новости из Афганистана…

Я вжалась в старый мамин диван, переваривая последние новости. Будто какая-то гигантская головоломка, тысячи разрозненных штук сложились в одну уродливую и постыдную фигуру.

– Мы назовем ее Изабель, – произнесла Кэти сквозь слезы.

– Что?

– Твою сестру. Мы назовем ее в честь твоей тети. Изабель.

«Ну разумеется», – подумала я. Но ничего не сказала.

Папа из ниоткуда выудил маленький бумажный сверток, как попало обвязанный широкой красной лентой, и положил мне на колени.

– А это что за хренотня? – Я намеревалась ругаться как можно чаще и отвратительнее.

– Это дневник, – ответила Кэти, будто это все объясняло.

Будто дневник – честная плата за то, что папа изменил маме и обрюхатил этот мамозаменитель.

– На кой хрен мне дневник?

Кэти прочистила горло и посмотрела на папу.

– Чтобы ты могла писать письма сестренке, – прошептал тот.

Я уставилась вниз, на пакет, лишь бы избежать зрительного контакта.

– Я об этом читал, – продолжил папа, – и подумал, вдруг ты захочешь попробовать. Так ты сможешь общаться с ней еще до рождения. И… не знаю, вдруг это поможет тебе со всем справиться. Как-то так.

Я развязала ленту, развернула бумагу, взяла дневник. Никакого кожаного переплета или типа того, и уголки уже потрепанные. Я думала, папа извиняется. Что это его откуп. Но блокнот оказался дешевым – во всех смыслах.

Настоящие извинения стоят дорого, потому что приходится стоять там как идиоту и каяться вслух, чтоб весь мир услышал: «Мне жаль». А мир как обычно ответит громогласным: «Да, да, тебе жаль». Папа ничего подобного делать не собирался. Вообще не уверена, что он на это способен. Такого рода смирение требует любви глубочайшей, коей он никогда не испытывал.

– Конечно, если планируешь однажды отдать ей дневник, наверное, лучше избегать размышлений о, ну… знаешь, трагической реальности. Или хотя бы об отчаянии.

Я уставилась на него, недоумевая, как меня могли породить чресла вот этого человека.

– И как ты себе это представляешь, пап, учитывая, что наша семья весьма реально погрязла в отчаянии?

Он закатил глаза и раздул ноздри:

– Я пошутил, Мим. Пытаюсь немного снять напряжение. Пиши, что хочешь. Расскажи малышке Из обо всех зверствах жизни. Я просто надеюсь, что и о чем-нибудь хорошем ты тоже вспомнишь.

Я посмотрела на дневник и вдруг вспомнила тот давний день, когда я читала книгу у ног тети Изабель.

– Я смогу сгладить острые углы в моем мозгу.

Не стоило говорить так громко. Папа и Кэти переглянулись. От их ощутимой тревоги дышать стало нечем. Все еще сжимая дневник, я встала с дивана.

– О, погоди, – позвала Кэти. – Я захватила тако.

Я вылупилась на нее, не веря, что она на самом деле это сказала. Нет, ерунда. Разумеется, даже она должна понимать, что «я захватила тако» – совсем не то, чем должен заканчиваться столь колоссальный разговор. Разумеется…

– Ты… что?

Кэти моргнула:

– Из ресторана по-соседству. Подумала, что мы могли бы поужинать и… поболтать.

Увы. Она не понимала. Никогда не понимала. Я развернулась и вышла из комнаты.

– Зайка, ты куда? – окликнул папа.

Но вопрос был не в том, куда, а когда и как. Куда – я уже знала, потому что давно посмотрела в справочнике.

«За девятьсот сорок семь миль отсюда, – подумала я. – За девятьсот сорок семь миль…»

– Потом покажешь, как ты это сделала?

Я буду ее игнорировать. До конца времен, если получится.

– Я про стрижку, – продолжает Кэти. – Отлично справилась.

Я выхватываю из рюкзака салфетку для снятия макияжа и стираю с лица боевую раскраску. Бек и Уолт следуют за нами на Дяде Филе. Их поездка в «Ашленд Инн» ничего не дала. Телефон Бека официально пропал – скорее всего, украден какой-нибудь недовольной горничной или подсобным рабочим. Они вернулись к дому, как раз когда мы с Кэти вышли на улицу. Я бы пожертвовала мизинцем, лишь бы сейчас быть с ними, но Кэти умеет испортить удовольствие. Она разрешила мне ехать дальше в Кливленд с единственным условием – что сама меня отвезет.