Ренуар - Паскаль Бонафу

Ренуар снова решает повторить курс лечения на водах в Бурбон-ле-Бен. Там он получает от Воллара известие, что его дочь Жанна только что похоронила мужа, прожившего всего 45 лет. Ренуар тут же пишет ей, что только его ревматические боли мешают ему приехать и поддержать её: «Это огромное горе, но никогда не надо отчаиваться. Тебе только 38 лет, и я тебя никогда не оставлю. Я сделаю всё, что смогу. Нет никаких причин, чтобы я не занимался тобой». Письмо дочери он заканчивает приказом: «Никогда не отчаивайся».

После лечения на водах Ренуар проводит несколько недель в Париже. Он встречается со своими торговцами картинами, как с Волларом, так и с Дюран-Рюэлем. Последний подтверждает, что в ноябре и декабре должна состояться выставка сорока его работ в галерее Нью-Йорка. Завершив деловые встречи, Ренуар уезжает в Кань.

В середине ноября Ренуар оформил у парижского нотариуса завещание, касающееся наследования его собственности. Согласно этому документу была установлена «ежегодная пожизненная рента в 450 франков мадам Жанне, вдове Робине, булочнице в Мадре (Мейен)», его дочери, о существовании которой его семья по-прежнему ничего не знала. Наконец, Ренуар смог снова переехать на юг. «Я чувствую себя хорошо и надеюсь, что смогу продуктивно поработать. Мне понадобилось немного времени, чтобы прийти в себя, а теперь я уверен, что почти добился этого. Я очень хорошо устроился». Он пишет Жоржу Ривьеру: «В этом чудесном краю, мне кажется, никакая беда не может приключиться с Вами; здесь царит очень спокойная атмосфера». Ренуару очень нравится Кань ещё и потому, что муниципальные власти проявили редкую деликатность и внимание к художнику. 22 ноября 1908 года члены муниципального совета единодушно приняли решение о том, чтобы снизить плату за аренду комнат в доме почтамта с 475 до 200 франков, «учитывая, что месье Ренуару доставило много беспокойства проживание в здании, принадлежащем городской общине».

Несколько недель спустя к Ренуару заехал Моне, возвращавшийся из Венеции. Он провёл в Венеции немногим более двух месяцев и написал около тридцати картин, Моне убедился, что парк в Колеттах никогда не будет похож на его сад в Живерни. Если Моне создавал свой сад, пользуясь советами и непосредственной помощью смотрителей питомника, то Ренуар хотел, чтобы оливы, апельсиновые деревья и другие растения были разбросаны в беспорядке, сохраняя «свободу»… Свобода… Это слово стало приобретать особый смысл в первые месяцы его жизни в Колеттах. Дюран-Рюэль был крайне разочарован, когда Моне уступил все свои венецианские работы Бернхейму на следующий день после возвращения в Живерни. Ренуар поспешил успокоить Дюран-Рюэля и поставить точки над «i»: «Что касается меня, хотя я и весьма посредственный деловой человек, не воображайте, что я продам свою независимость кому бы то ни было; единственное, чем я дорожу, — это правом делать глупости. Дать возможность всему идти своим чередом и уметь ждать — вот девиз мудреца». Ренуар может претендовать на то, чтобы считаться таковым… Так, в начале 1909 года он отказывается прислать свои работы в Салон свободной эстетики в Брюсселе. 11 февраля он категорично заявляет об этом в письме Дюран-Рюэлю: «В Салоне свободной эстетики любят лишь работы Ван Гога и Гогена. Так как я ни тот ни другой, то не вижу, что мне делать на этой выставке. Там лишь сильно позлословят на мой счёт и я ничего не продам, как это обычно бывает». В последнее время Дюран-Рюэль продавал работы Ренуара минимум по цене две тысячи франков за маленький натюрморт, а те, что размером побольше, — по шесть тысяч франков. Он просил 12 тысяч за пейзажи. Один из его русских клиентов, Иван Морозов, купил за 40 тысяч «Женщину с веером». Успех художника продолжал расти.

Восьмого февраля 1909 года Дюран-Рюэль написал Ренуару: «Любители живописи начали понимать, что Вы — художник огромного таланта, и ко мне обращаются со всех сторон желающие приобрести Ваши картины». Ренуар ему немедленно отвечает: «Я счастлив узнать, что любители стали более сговорчивыми. Лучше позже, чем никогда. Но это не помешает мне вести привычный образ жизни, как будто ничего не произошло. Дни становятся длиннее, и потеплело, что позволит мне работать больше. Я пока не могу сказать Вам ничего более определённого, так как не хочу продавать шкуру неубитого медведя».

В Колеттах Ренуар продолжал священнодействовать в мастерской, строго придерживаясь определённого ритуала. Он сознательно выбирал не тонкую, а грубоватую ткань, несколько шероховатую. На тонком холсте легче писать, но Ренуар был убеждён, что такой материал менее долговечен. К тому же, как он сам убедился, Тициан, Веронезе или Веласкес писали на довольно грубом холсте. Прежде чем наносить краски, он покрывал холст свинцовыми белилами. Если в белилах увеличить пропорцию льняного масла, то нужно было ждать, пока этот грунт высохнет, но зато поверхность становилась более гладкой. Обычно он покупал полотно в рулонах, шириной в метр, и отрезал от рулона портновскими ножницами кусок нужного ему размера. Достаточно было прикрепить его кнопками на доску, чтобы начать писать. Для больших картин он использовал более широкое полотно. И только для портретов он пользовался холстом, уже натянутым на подрамники нужных размеров. Ренуар считал важным, чтобы размеры подрамников соответствовали старинным рамам, которыми он всегда восхищался. Так, когда однажды Дюран-Рюэль стал упрекать Ренуара, что тот согласился написать портрет некой дамы практически за бесценок, художник заявил: «Она обещала мне поместить портрет в раму эпохи Людовика XV!..»

Подготовка палитры тоже была кропотливой работой. Палитра, квадратная дощечка, которая вкладывалась в крышку ящика с красками, должна была быть совершенно чистой. По окончании каждого сеанса работы необходимо было тщательно счищать мастихином последние следы краски. Лезвие мастихина он обтирал бумагой, которую сжигал. Затем он ещё протирал палитру тряпкой, смоченной в скипидаре, чтобы не осталось ни малейшего следа красок. За годы до этого, перед поездкой в Италию, он составил список используемых им красок: «Белила, хром жёлтый, жёлтая охра, жёлтая неаполитанская, сиенская земля натуральная, киноварь, краплак, веронезская зелёная, изумрудная зелень, голубой кобальт, ультрамарин». Дополнительное уточнение: «жёлтая охра, жёлтая неаполитанская и сиенская земля — это промежуточные тона, без которых можно обойтись». Его набор красок в Колеттах практически не изменился. Он аккуратно выдавливал на палитру рядом с отверстием для большого пальца «колбаску» свинцовых белил. Затем маленькими комочками он помещал жёлтую охру, сиенскую землю, красную охру, краплак, зелёную землю, изумрудную зелень, голубой кобальт и чёрную (жжёную кость). Иногда он добавлял китайский вермийон. Ренуар всегда следовал девизу: «Старайтесь создавать богатство малыми средствами». К палитре были прикреплены две чашечки, в одной из них было чистое льняное масло, в другой — смесь льняного масла со скипидаром в равных долях. На низеньком столе рядом с мольбертом стоял стакан со скипидаром, в котором художник полоскал кисть после каждого мазка, положенного на холст. А рядом лежала тряпка, которой он вытирал кисть. Он всегда работал только кисточками из меха куницы или плоскими кистями из щетины. Одновременно он использовал две или три кисти. Как только одна из них изнашивалась и не позволяла наносить мазок с абсолютной точностью, он тут же её выбрасывал, чтобы во время работы не спутать их с новыми. Ренуар очень бережно обращался с тюбиками с краской: постепенно выдавливая краску на палитру, он подворачивал пустой конец тюбика. В таком случае достаточно было лёгкого нажима, чтобы выдавить необходимое количество краски, и так до последней капли. Вести себя по-иному означало бы не уважать Мюллара, последнего торговца красками, приготовленными вручную в его мастерской на улице Пигаль, где молодые женщины растирали пигменты в ступках.