Конец света. Первые итоги - Фредерик Бегбедер

Те, кто думает, что после 25 лет читать Виана не следует, должны также предупредить всех своих друзей, чтобы держались подальше от Рабле с его экскрементами, от тяжеловесных фарсов Мольера, от «аграмадин» Жарри, от несообразностей Андерсена, от ребячливости братьев Гримм, от любовных чар в духе «Тристана и Изольды» или Шекспира, от неологизмов Кено, от абсурдизма Ионеско, от инфантильных рассказов Марселя Эме, от вульгарного арго Селина, от сортирного юмора Сан-Антонио и меланхолических каламбуров Блондена. Старость и так не радость, и мне кажется, было бы не слишком правильно заставлять пожилых людей читать исключительно Ришара Милле[91].

//- Биография Бориса Виана — //

Борис Виан родился в 1920 году в Виль-д’Аврэ и умер в 1959-м от сердечного приступа, случившегося во время сеанса в кинотеатре «Ле-Марбёф», на показе фильма, снятого по его роману «Я приду плюнуть на ваши могилы» («J’irai cracher sur vos tombes»). За свою недолгую жизнь этот выпускник инженерного факультета Высшей школы искусств и ремесел успел сделать немало. Он написал несколько романов: «Сколопендр и планктон» («Vercoquin et le plancton», 1946), «Пена дней» («L’Écume des jours», 1947, единственная книга, включенная мной в оба рейтинга), «Осень в Пекине» («L’Automne à Pékin», 1947), «Красная трава» («L’Herbe rouge», 1950), «Сердцедер» («L’Arrache-cœur», 1953); сочинил ряд песен (в числе моих любимых — «Жалоба на прогресс», «Я сноб» и «Я пью»), под псевдонимом Вернон Салливан издавал детективы («Я приду плюнуть на ваши могилы» вызвал в 1946 году шумный скандал), печатал переводы («Нуль-А» Ван Фогта, 1953). Кроме того, он играл на трубе, писал многочисленные статьи, стихи, сценарии и театральные пьесы. Успех и слава пришли к нему посмертно. Раймон Кено не ошибся, когда, узнав о его смерти, объявил: «Теперь Борис Виан станет Борисом Вианом».

Жан-Мари Гурио изобрел новую форму литературного творчества. Много вам известно писателей, совершивших то же? Если брать ХХ век, то это будут Бретон, Селин, Джойс, Фолкнер… Пожалуй, всё: список получился не слишком длинным. Остальные склонились перед трудностями. Надо оказаться в нужном месте в нужное время и слушаться инстинкта. Однажды вечером 1985 года Гурио сидел в баре на улице Труа-Порт. И вдруг один из посетителей, явно навеселе, сообщил приятелю: «Хищное растение не может придерживаться вегетарианства, ну, мне так думается…» Гурио прислушался к инстинкту, достал свой желтый блокнот и шариковую ручку и увековечил изречение. Так родились «Заметки у барной стойки». «Эта коротенькая фраза своим замечательным лаконизмом, свойственным только коротким фразам, и легкой сумасшедшинкой меня потрясла».

Гурио понял, что работать бессмысленно: надо просто записывать, что говорят люди. «Жизнь коротка, а час длится ужас как долго». Только реальность гениальна, и ремесло писателя в том и состоит, чтобы грамотно организовать за ней слежку. «Заметки у барной стойки» — это не афоризмы и не максимы. Это забавные экспромты, философская чепуха, остроумные шутки, поэтические сентенции, комичные реплики, «пыль с ароматом аниса»: «Мир, выраженный в словах, и вещи, увиденные по-другому» (так утверждает летописец).

«Когда Иисус снова явится на землю, его замучают пресс-конференциями».

«Карлики рождаются нормальными — они уменьшаются, когда начинают расти».

Гурио — прямая противоположность Паскалю Киньяру. Он любит выходить за пределы своих книг, любит общаться с себе подобными, а главное — не считает себя художником. В этом он заблуждается, потому что его открытие носит в высшей степени художественный характер: пьянство освобождает. Его барная литература глубже, оригинальнее и удивительнее литературы салонной (которой посвящены статьи в литературных приложениях, которая получает премии-однодневки и которой суждено исчезнуть), а следовательно, гораздо больше достойна уважения. Как показал Александр Лакруа в блистательном эссе «Утопиться в вине?» (издательство «PUF», 2001), все настоящие гении пили горькую: Бодлер, Рембо, Фицджеральд, Керуак, Лаури, Буковски, Блонден, Дебор. Алкоголь — это литературный конвейер. Готов спорить, что к 3002 году занудные проповеди о пользе трезвости погрузятся в пучину забвения, а «Заметки у барной стойки» еще будут пристально изучать. Наши потомки захотят понять, почему некоторые предложения напечатаны крупным шрифтом, а другие, напротив, мелким. На самом деле автор стремился как можно точнее передать громкость голоса, тембр и интонацию говорившего. «Заметки у барной стойки» — это калиграммы для бедных. На дне сундучка нас ждет сюрприз. Мы узнаем, что с помощью всех этих высказываний Гурио пытался восстановить образ отца-алкоголика, умершего, когда мальчику было шесть лет. «Лучший способ унести людей с собой — это вспомнить их слова». Он нашел инструмент, с помощью которого сумел победить время и смерть. Этим инструментом стал желтый блокнот.

//- Биография Жан-Мари Гурио — //

«Это надо быть таким придурком! Прямо талант!» На протяжении 15 лет — с 1985-го по 2000-й — Жан-Мари Гурио скрупулезно собирал словесные перлы своих собутыльников. Он так часто повторял, что является всего лишь барным писцом, что все как-то забыли, что он — хороший писатель: «Спасибо, Бернар» («Merci Bernard») и «Палаццо» («Palace») в соавторстве с Жан-Мишелем Рибом; «Тсс!» («Chut!») — этот роман о любви молодой библиотекарши и призывника удостоен премии Виалатта 1998 года. Не каждому дано извлечь что-то путное из болтовни в кабаке. Надо уметь слушать, не терять восприимчивость, несмотря на количество выпитого, и запоминать самые чепуховые высказывания, как если бы это были откровения Платона. Потому что они стоят откровений Платона. Гурио полагал, что смеется над новыми Буваром и Пекюше [92 — Бувар и Пекюше — герои неоконченного сатирического романа Гюстава Флобера, изучавшие все существующие науки, ничего в них не понимая. Флобер намеревался дать роману подзаголовок «Энциклопедия человеческой глупости».], но он заблуждался: на самом деле он внимал Сократам своего времени. Сборник «Заметки у барной стойки» («Brèves de comptoir») — это литературное событие крупного масштаба. Внимание! Соблюдать осторожность! ЧРЕЗМЕРНОЕ УПОТРЕБЛЕНИЕ ПРАВДЫ ОПАСНО ДЛЯ ЗДОРОВЬЯ. «Пришельцы? А может, мы они и есть, кто знает?» «Он вчера умер. — Да, неудачный для него выдался день…»

Александр Виалатт — один из трех величайших стилистов ХХ века (два других — Ларбо и Блонден). Император отстраненности, король грустного афоризма и блестящего абзаца, он прежде всего останется изобретателем литературного паразитизма, который, как известно, заключается в том, чтобы считать себя безбилетным пассажиром на газетно-журнальном корабле, призванным сбывать за бесценок пронесенную контрабандой метафизику, предлагая ее в местах, a priori непредназначенных для хранения чего-либо подобного. Виалатт послужил образцом многим литературным скваттерам: Бернару Франку, Клеберу Эдану, Рено Матиньону, Антуану Блондену, Анджело Ринальди, а может, даже Луи Скорецки — бывшему кинокритику «Libération», чью лучшую книгу («Скрипки всегда правы», издательство «PUF») я также горячо вам рекомендую.