Осень призраков - Юрий Некрасов

– Что вы возитесь? Скорее! Не дайте сдохнуть этой гниде! Я с ним еще не поквитался!

Пятый или шестой ключ открыл замок. Он щелкнул, но дверь и не подумала открываться. Решетку перекосило. Лайт дернул – намертво!

– Я… – сглотнул он, и тут крючкоротый метнулся на пол и ногами выбил дверь внутрь. Все-таки железо его боялось.

– Доктор! – рявкнул он, перекатываясь к Винни. – Мне нужен ассистент!

– Знаете, – пролепетал Саймон Глотвик, – у меня очень грязные руки.

– Знаю-знаю, – отмахнулся безумец, скрипя крючками. – Просто скажите, что мне делать?!

– Глубокий ожог гортани, – зачастил Глотвик. – Вырвана существенная часть… э… не знаю… чего…

– Доктор! Он уже почти сдох!

– Просто засуньте глубже, насколько хватит руки! – завопил Глотвик, поневоле перенимая истеричную манеру крючкоротого. Перед глазами Саймона творилась самая немыслимая трансплантация, какую только мог представить себе человек. Дипломированный хирург, он видел скомканный, лишенный нижней половины туловища силуэт девочки. С каждым мгновением, проведенным вне тела картонной куклы, он все сильней распадался на тонкие, затухающие светом волокна. В глотке Винни бушевал пожар. Связь со злом не ограничивалась домом, в котором оба жили. Туман разделил с Винни тело. Не каждый брак способен похвастаться такой близостью. Бёрн знал свое дело, когда калечил Винни. Гордону не нужны были свидетели. И вот теперь крючкоротый занимался откровенно не своим делом – тушил агонию Винни, подселяя ему кусок души мертвой девочки.

– Левее, – командовал доктор Глотвик, невольно входя во вкус. – Покрутите рукой, точно ершиком для бутылок…

– Вы в своем уме?! – не удержался Лайт, заглядывая между их склоненных голов. – Вы же его душите!

Крючкоротый, не оборачиваясь, лягнул его под колено. Не суйся! Лайт пребольно ударился головой о вывороченную спинку кровати. Винни хрипел с благодарностью. Он чувствовал мяту и лед. Они пускали корни в его гортани, и те прорастали в рот, распускались в нёбо, через ноздри проникали в глубь головы, открывали потаенные сундуки и карманы, ворошили карты памяти, переставляли мебель в дворцах и каминных залах, роняли, двигали, перекрашивали. Благодарность постепенно сменилась ужасом. В спальне черепной коробки поселился кто-то еще.

– Ххааа! – выдохнул чужак совершенно по-своему, и Винни увидел, как его родная левая рука начала двигаться без всякой на то его воли.

– Нога, – напомнил Лайт с пола. Глотвик и крючкоротый вели себя как лучшие друзья, улыбались, хлопали друг друга по плечам, чумазые, громкие, вымазанные в пыли и слюне Винни. Но, услышав слова Лайта, Глотвик помрачнел. Крючкоротый обернулся к агенту.

– Хотите что-то предложить, друг мой?

– Сомневаюсь, что примете к сведению, – язвительно, насколько мог, ответил Филлсон. Безумие накатило и ушло. Крючкоротый больше не правил ситуацией. Она обрела безжалостные земные черты.

– Плохо дело, – Глотвик ощупал голень Винни, пока тот таращился и пытался справиться с бунтующим телом. – Колено цело. Ниже беда. Даже если сумеем поднять стену, почти гарантированно ампутация. Синдром Байуотерса.

– Что за прелесть? – облизнулся крючкоротый. Дикое зрелище. Как он не надевается губами на крючки?

– Краш-синдром. Длительное раздавливание. Снимем с ноги стену, шок, токсикоз, смерть. Хотя… Давно он так?

– Мы с вами в одной лодке, док, – развел руками крючкоротый. Лайт пожал плечами.

– Сколько он в таком состоянии? Час? Два? – допытывался Глотвик. – До четырех часов включительно – легкая форма.

– Едва ли больше часа, – вспомнил Лайт. – Я въехал в участок около пяти утра. Мои часы показывают пять минут седьмого.

– Около часа, – покивал Саймон и хрустнул пальцами. – Будем резать или у кого-нибудь припасено очередное чудо?

– Можно я? – спросил Винни девичьим голосом. Отлично знакомым Лайту голосом. Его ноги подкосились, и он снова плюхнулся на задницу. По лицу Винни прошла судорога, кривая, как кардиограмма. Он изо всех сил сражался за свое тело, но проигрывал каждый синапс. Винни сел, упер обычные с виду руки локтями в бедра, пальцы стиснули край стены. Из-под ногтей брызнула кровь. Глотвик увидел, как изо рта Винни поднимается светящийся пар. Перекрытие хрустнуло.

– Тяни! – прохрипела Шейла, и Глотвик с крючкоротым успели выдернуть из-под завала ногу Винни.

– Женские штучки, – проворчал крючкоротый, перелез через Лайта и исчез в проходе, ведущем в коридор.

День подкупал безмятежной свежестью.

Пустая штанина болталась у стремени, и Гарольд не слышал иной боли, кроме протяжного стона души. Под копыта невысокой лошади Холдстока послушно ложилась дорога прочь из города. Он смотрел на ее изгиб, теряющийся среди холмов, они стояли, затянутые дымкой, звали королевского инспектора, но он чувствовал, как в спину ему глазеет город, непокоренный, растоптавший его и выплюнувший. Это было больше чем досада. Поражение. Капитуляция. Гарольд отлично изучил себя. Даже перед лицом твари из ада, пожирающей его ногу, он знал, что не сыграет труса и будет драться до конца.

– Быть может, – заговорил он вслух, надеясь отогнать прилив внезапной лихости, – это и есть мое главное испытание? Должен же я когда-то повзрослеть? Или одной ноги, отданной за беспечную старость, мало?

В конце концов, королевский инспектор Холдсток прибыл сюда не один. Тень облечена всеми мыслимыми и законными регалиями, чтобы расследовать и вершить суд именем монарха. Тень! Гарольд обязан проверить тайник. Если тень жива, там непременно ждет письмо. Холдсток понимал, что оправдывает себя, но не мог устоять перед зовом опасности и мести. Никто не смотрел так, как они, в спину Гарольду Холдстоку. Среди вещей, оставленных Бёрном, лежал стальной половник. Шесть раз уверься. Не мешкай! Целься.

Рука нащупала конверт. Гарольд преисполнился уныния, обнаружив письмо, что спрятал в ночь пожара, однако на обороте плясали поспешно нацарапанные буквы: «Я в беде! Не мешкайте. Дом на холме Кривой Нос. Дети там!» Почерк принадлежал тени. Судя по кляксам и кривым строчкам, она торопилась. Ранена? За ней следили? Жива ли тень? Или пошла на корм очередной твари?

– Я не могу! – застонал Холдсток от лютой, кромсающей на части муки. По сравнению с нею боль в отрезанной ноге была комариным укусом. – Я не в силах помочь ей! Шесть пуль. С этим я выйду против всего города?!

Гарольд убедил себя прийти на Кривой Нос ночью.

Если тень мертва, порыв Холдстока не сделает ее счастливей.

И все равно Гарольд подготовился из рук вон плохо. Револьвер норовил вывалиться из-за пояса, приходилось постоянно его поправлять. Даже внезапность отказывалась сражаться на его стороне. Она презирала калек. Гарольд передвигался с великим трудом, опираясь на палку, принесенную Бёрном вместо костыля. Каждое движение отрывало больную ногу. И все же он пришел. Атака, даже такая, чрезмерно внезапная, глупая, требовала почтительности.