Динка. Динка прощается с детством - Валентина Осеева

Малайка гладит ее по голове и тяжело вздыхает:

– Не хочет Лина, она хочет русскому богу молиться.

Он лезет за пазуху и достает маленький сверток:

– Едем, берем немножко подарок Лине. Вот, барина Марина, давай сам. Малай боится.

Марина развертывает и свертывает обратно шелковый цветистый платочек.

– А ты не бойся, отдай сам. Лина покричит и перестанет, а сама рада будет, – ободряюще говорит Марина.

– Она тебя любит, Малаечка, тебя все любят, – уверяет Мышка.

– Мы не дадим тебя обидеть, – серьезно говорит Алина.

– Идем вместе, – решительно предлагает Катя. – Что ты боишься, на самом деле? Идем со мной!

Но Малайка упирается, робеет.

– Пускай еще сижу, – быстро говорит он, отодвигая Катину руку. – Тут вот Орало-мучень с Малаем. И Мышка, и Алина, и барина Мара… А как видим Лина, так сейчас беспокоимся, сердце прыг-скок, туда-сюда, языка нету, сильно пугаемся… – жалуется Малайка.

И так смешно видеть этого сильного, плечистого, круглоголового Малайку в таком смущении, что все начинают смеяться.

– Ну что ты, Малайка… Лина не такая уж страшная!

– Вот еще принцесса, подумаешь! – возмущается Катя.

– Гордый Лина… Очень гордый… Силком ее таскать замуж нельзя, – грустит Малайка.

– Ишь расселся… Какой гость неописуемый! – раздается вдруг голос Лины, и она сама неожиданно появляется перед крыльцом, позвякивая бусами на белой шее и ослепляя бедного Малайку пышным сатинетовым сарафаном.

Не смея взглянуть на ее чернобровое румяное лицо, Малайка жмурится, как от солнца.

– Здравствуй, Лина, – неуверенно говорит он, вставая и стаскивая со своей бритой головы тюбетейку. – Вот приехали, беспокоимся. Хотим смотреть, какой ты стал… Может, пересердился… – с улыбкой бормочет он, поднимая на Лину ласковые, умоляющие глаза.

– Ишь какой разлюбезный! «Может, пересердился»! А нет того, чтобы до кухни дойти, поздороваться? Сидит тута под прикрытием… Ладно, ладно, Малай Иваныч! – весело укоряет Лина.

Малайка топчется на месте, смущенно оправдывается и наконец, решившись, протягивает ей свой сверток.

– Бери, пожалуйста, бери! – с неожиданной горячностью восклицает он. – Носи на здоровье, пожалуйста!

– Не обижай его! – торопится предупредить Марина.

– Лина, не обижай! – волнуется Мышка.

– Мы не позволим обижать Малайку, – строго говорит Алина. Динка, упирается головой в Линин бок, сердито толкает ее.

– Лина, не ломайся! – кричит Катя. – Как тебе не стыдно мучить человека?

– Да чего вы шумите-то? Я ему еще и одного слова не сказала… – разворачивая сверток, говорит Лина. Яркий шелк блестит и переливается в ее руках.

– Носи на здоровье, – просит Малайка.

– Да здоровья у меня и без твоего платка хватит, не об этом речь, – нежно и задумчиво отвечает Лина, любуясь шелком. – Только что ж ты мне подарки возишь, Малай Иванович… – мягко и выразительно начинает она. – Что я – жена тебе аль невеста? Али уж глаза у меня такие завидущие, что я на чужое добро польщусь? За что про что подарки мне дарить? – постепенно расходится Лина, глядя на Малайку с уничтожающей насмешкой. – Кто ж это я тебе, по твоему разумению, Малай Иваныч?

– Ну, пошел-поехал! – машет руками Малайка и, оборачиваясь к Марине, отчаянным взглядом призывает ее на помощь.

– Что у тебя, сердца нет, Лина? Я просто удивляюсь тебе! – возмущается Марина.

– Лина, бери платок сейчас же! – топает ногой Динка. – Сейчас же бери! Я делаюсь больной!

– Сичас, сичас… Как же, так и схватила! Да не родился еще тот поп, который татарина с русской девкой обвенчает! И церкву ту еще не построили, где ихняя свадьба стрясется! – гневно кричит Лина, и, сверкнув яркими цветами, платок падает Малайке на грудь. – Не невеста я тебе, бери свой подарок назад, Малай Иваныч! – низко кланяясь, говорит Лина.

– Вот невежа! – сердится Катя. – Хотя бы из вежливости взяла!

– А вежливость эта мне ни к чему, я не барского роду-племени, душой кривить не могу, – вздыхает Лина и, взглянув на убитого горем Малайку, неожиданно ласково говорит: – Пойдемте, Малай Иваныч, на кухню, я вас чайком попою, пирогами угощу. Спрячьте ваш платок и пойдемте.

Малайка поднимает с земли бумагу, аккуратно заворачивает свой платок и покорно следует за Линой.

– Он же может выкреститься, наконец! – с досадой говорит Катя. – Что это за ерунда такая?!

– Конечно, он может выкреститься. Но это не ерунда, а драма… Ведь Лина любит его. Вот что делают с людьми религиозные предрассудки, – грустно отвечает Марина.

А на кухне идет веселое угощение. Малайка что-то рассказывает, Лина хохочет. И провожать его она выходит в новом шелковом платочке.

Мягкий свет лампы падает на ступеньки, детям пора спать, но никому не хочется уходить. В обступающей со всех сторон черноте вечера освещенное крыльцо кажется маленьким светлым островком. Катя набрасывает на плечи Марины платок и сама усаживается на верхней ступеньке. Лина, проводив Малайку, тоже устраивается подле девочек. Говорить никому не хочется, воспоминания нарушены…

– «Слети к нам, тихий вечер…» – запевает Марина.

Девочки присоединяются к матери; голос Мышки, серебристый и фальшивый, неуместно взлетает вверх, Лина, подперев рукой щеку, мастерски ведет втору. Катя тоже не может остаться молчаливой: свежий, сильный голос ее сразу укрепляет маленький хор.

«Тебе поем мы песню, вечерняя заря…» – тихо повторяются слова, похожие на вечернюю молитву.

– «Слети к нам, тихий вечер…» – просят взрослые и дети. И никто из них не знает, что этот тихий вечер – последний счастливый вечер на маленькой даче.

Не знает Динка, что завтра она уже не увидит на заборе знакомого елочного флажка; не знает Алина, в какую страшную ночь придется ей выполнять тайное и важное поручение Кости; не знает Мышка, сколько горьких слез прольет она о тех, кого любит…

Не знает Лина, как тяжко испытывает своих верующих пресвятая Богородица; не знает Катя, что не там ищет она свою судьбу, где найдет; и не знает мать, наслаждаясь тихим материнским покоем, что не уберечь ей от горя неокрепшие сердца ее детей и никуда не уйти ей самой от тяжких испытаний…

– «Слети к нам, тихий вечер…» – поют на крыльце, и вечер слетает. А за вечером идет ночь.

На уроке Никич показывает Динке блестящие угольники и какой-то мудреный певучий замок для ее сундука.

– Вот, сделаем все в лучшем виде! – торжествующе говорит он и, сдвинув на нос очки, внимательно смотрит на девочку. – А ты что как вареная репа нынче? Вроде и не радуешься ничему? – с обидой спрашивает Никич.