Тяжело в учении - Елена Тебнёва

— Виорика, я жду, — напомнил Лион. Будто о нем можно забыть!

Эх, если бы…

— Мастер, — с надеждой взглянула на наставника я, — а за каким… то есть зачем нам знать, как поднимать, если наша задача — упокаивать?

— Затем, чтобы знать, — буркнул Лион — как всегда, душка и просто мечта, а не мужчина!

Ох, ну отчего ж его никто не схарчит-то уже, а?! Может, даже нежить каким-то глубинным чутьем понимает, что он ядовитый?..

— Не зная основ и принципов сотворения любой нежити, невозможно разрушить связеобразующие чары, — снизошел до объяснений Лион, наткнувшись на мой жалобный, натренированный перед зеркалом специально для таких случаев, взгляд. — Не все же вам колами, подобно боевикам, размахивать… — добавил он, прищурившись, и я почувствовала, как щеки заливаются предательским румянцем.

Чтобы замять щекотливую тему, я торопливо шагнула ближе к краю ямы, припомнила формулы, тщательно проговорила слова, от которых язык норовил свернуться в многослойную трубочку. В груди потеплело, по замерзшему телу зазмеились тонкие нити силы; перевиваясь, они тянулись к кончикам пальцев, уже горевшим от нестерпимого жара. Еще одна формула, последнее, самое трудное, слово-ключ — и объемное, сплетенное из темных и золотистых, невидимых обычным зрением, нитей заклинание коконом опутало нелепое создание.

В яме затрещало, зашуршало, заухало; поломанное тело упыря дергалось, словно в судорогах — магия ставила на место кости, наращивала плоть, восстанавливала нарушенные связи. Я зачарованно смотрела на дело рук своих, испытывая одновременно и отвращение, и восхищение. Первого, конечно, было гораздо больше, но осознание, что у меня все получилось, несказанно радовало и окрыляло. До тех пор, пока это самое «дело» не встало и не протянуло ко мне руки, прохрипев что-то вроде «ням-ням»…

— И-и-и!!! — выдала я, проворно исполняя уже отработанный на первом занятии акробатический трюк.

— Ё!.. — выдохнул Лион, легкомысленно позабывший, на что я способна при сильных душевных потрясениях.

Мастер неловко покачнулся, шагнул назад, запнулся — и грохнулся на спину.

Впрочем, страдал он недолго — я, не переставая верещать, проворно оттолкнулась от него и взвилась в невероятном прыжке, который окончился на нижней ветке растущего поблизости кривого деревца.

— Некр-р-романтка, — простонал ударенный о землю Лион.

— Ням-ням! — радостно подтвердил так и не выбравшийся из ямы упырь…

За окнами бесновалась вьюга. Завывала голодной нечистью, бросала в стекла полные пригоршни колючего снега, скребла по крыше невидимой жесткой метлой. Плотная снежная пелена надежно отрезала Школу от окружающего мира, и казалось, что за ее пределами существуют лишь сугробы и низкое белесое небо, сыплющее нескончаемой ледяной крупой.

Малютки-светлячки озаряли обитель Звиныча золотистым светом; уютно шелестели страницы книг, и пахло горячим шоколадом, сдобренным корицей. Рыжий хранитель мудрости невероятно расщедрился сегодня, ну а я, естественно, и не подумала отказаться от угощения, которое согрело не только тело, но и душу.

Сидя в укромном уголке, я лениво листала толстую книжицу по общей мировой истории и время от времени тоскливо глядела в окно, запорошенное снегом. В странном мирке книжного, существующем в ином измерении, окна появлялись и исчезали по желанию хозяина. Сейчас меланхолично настроенный Звиныч расположился на подоконнике созданного буквально несколько минут назад окошка в виде арки и, грея ручки об огромную для него чашку с шоколадом, задумчиво созерцал буйство стихии. Все, начиная с обстановки и заканчивая Звинычем, настраивало на умиротворяющий лад, и даже не верилось, что не нужно никуда бежать и что-либо делать… Лион был занят чем-то важным и позабыл о своих преподавательских заморочках и святом долге ежедневно мучить меня до полусмерти.

Впрочем, в последнее время стало полегче — хотя бы от идеи научить меня обращаться с мечом мастер Ривенс все-таки отказался… У него просто не осталось выбора, когда я в очередной раз едва не откромсала себе ногу, а ему — голову (в отличие от Лиона, я искренне считала тот удар очень удачным). Выслушав кучу нелестных слов и обвинение в неуклюжести, я всерьез обиделась. Уж что-что, а неуклюжей я никогда не была! Полюбовавшись на надувшуюся ученицу и поразмыслив, наставник, не привыкший сдаваться без боя, предложил другой выход — и притащил метательные ножи. Дело сразу пошло на лад: ножики, в отличие от мечей, не внушали страха, да и на отсутствие меткости я не жаловалась. К тому же вероятность травм резко уменьшилась, так что теперь и мастер Ривенс, и я были довольны тренировками и результатами. Но не друг другом. И, подозреваю, это уже никогда не изменится…

Захлопнув книгу, я тихонечко, чтобы не потревожить глубоко погрузившегося в свои думы Звиныча, двинулась к противоположной стене Хранилища — нужно было поставить учебник на место, и чем аккуратнее, тем лучше. Для меня. Потому как даже теплые отношения с книжным не гарантировали никаких поблажек, и за малейшую провинность приходилось отвечать по всей строгости писаных и неписаных законов. Рядом с полками, заставленными разномастными книгами, притаилась неприметная дверца. Она вела в архив, темную прохладную комнатку, в которую меня всегда влекло с неодолимой силой. Звиныч никогда не препятствовал моему интересу к старым книгам — по-настоящему ценные и редкие хранились в другом месте, — а потому я не стала отказывать себе в маленьком удовольствии и нырнула в чуть приоткрытую дверь.

Стеллажи, уходящие под высокие потолки, были сделаны из темного крепкого дерева и покрыты причудливой резьбой, рассматривать которую — особенно при слабом мерцающем свете — оказалось не менее увлекательно, чем старые свитки или пожелтевшие от времени карты. А еще здесь пахло не пылью, как в любой обычной библиотеке, а чем-то свежим, с легким привкусом полыни.

Мне здесь нравилось. Нравилось бродить вдоль стеллажей, пробегая пальцами по истертым книжным корешкам, иногда осторожно вытаскивая приглянувшийся том, бережно перелистывая хрупкие страницы, вслушиваясь в тихий шорох… Нравилось сидеть на полу, прислонившись к стене, обитой тем же деревом и покрытой той же резьбой, и смотреть в теряющийся в зыбком сумраке потолок, на котором переплетались светлые и темные линии, всякий раз складываясь в новые картины. Нравилась тишина, которую не хотелось нарушать даже громким дыханием, и то ощущение покоя, которое неизменно появлялось, стоило лишь пересечь порог архива.

Не знаю, зачем мне понадобилась именно та книга. Возможно, она привлекла мое внимание тем, что стояла немного неровно, выбиваясь из общего идеального порядка. Полка располагалась достаточно высоко, и пришлось встать на цыпочки. Изловчившись и кое-как подцепив краешек переплета, я едва сумела увернуться от тяжеленного тома, неожиданно легко скользнувшего с полки.

На полу мы оказались одновременно. Потирая ушибленный локоть и бок, я поднялась на колени и подползла к книге, чтобы оценить ущерб и прикинуть шансы на выживание, когда о произошедшем узнает Звиныч… К моему немалому облегчению, книжка не пострадала — если не считать, что из нее вылетел сложенный вдвое листок. Не задумываясь, я взяла его и аккуратно развернула.