Сельский священник - Оноре де Бальзак

Когда Вероника увидела радость друзей, помогавших ей сесть в самую большую лодку, слезы выступили у нее на глазах, и она не могла произнести ни слова, пока лодка не достигла первой плотины. В то время, как все поднялись на плотину, чтобы перейти в следующую флотилию, Вероника заметила на острове прелестный новый домик и Гростета, сидевшего на скамье со всей своей семьей.

— Им хочется, чтобы я пожалела о жизни? — спросила она у кюре.

— Нам хочется помешать вам умереть, — ответил Клузье.

— Нельзя вернуть жизнь мертвецам, — возразила Вероника.

Господин Бонне бросил на свою духовную дочь суровый взгляд, и она снова замкнулась в себе.

— Позвольте мне заботиться о вашем здоровье, — нежным, умоляющим голосом произнес Рубо, — и я сохраню для кантона его живую славу, а для всех нас — друга, связующего воедино наши жизни.

Вероника опустила голову. Жерар начал медленно грести к острову, лежавшему посреди самого большого пруда. Вдали звенела вода, падающая из первого переполненного сейчас водоема, оглашая словно песней пленительный пейзаж.

— Вы хорошо сделали, избрав для прощания со мной этот восхитительный уголок, — сказала она, любуясь красивыми деревьями, закрывшими своей густой листвой оба берега.

В знак неодобрения друзья позволили себе лишь мрачное молчание, и Вероника, снова встретив взгляд г-на Бонне, легко соскочила на берег и постаралась принять веселый вид. Она снова стала владетельницей замка и была так очаровательна, что семья Гростета узнала в ней прекрасную г-жу Граслен прошлых дней.

— Ты можешь еще жить! — шепнула ей на ухо мать.

В этот прекрасный праздничный день, среди великолепия, созданного силами самой природы, ничто, казалось, не должно было огорчить Веронику, и все же именно тут настиг ее последний удар.

Общество собиралось вернуться в замок к девяти часам по пролегающим через луга дорогам, которые, не уступая по красоте английским и итальянским, являлись гордостью инженера. Запасы камней, сложенных во время расчистки равнины вдоль дорог, позволяли содержать их в таком порядке, что через пять лет они стали походить на шоссе. При выходе из первого ущелья, со стороны равнины почти у самого подножия Живой скалы, гостей поджидали экипажи. Вся упряжка состояла из лошадей, выращенных в Монтеньяке. Это было первое поколение, годное для продажи; управляющий конным заводом отобрал десять лошадей для конюшни замка, и испытание их качеств входило в программу праздника. Коляска г-жи Граслен, подарок Гростета, была запряжена четверкой самых красивых горячих коней в простой сбруе.

После обеда оживленное общество отправилось пить кофе в деревянной беседке, выстроенной по образцу беседок Босфора и расположенной на оконечности острова, откуда открывался вид на третий пруд. Домик Колора, — который, увидев, что ему не под силу выполнять трудные обязанности главного лесничего, сейчас занял место Фаррабеша, — составлял одну из главных прелестей пейзажа, замкнутого мощной плотиной Габу, красиво выделявшейся на фоне пышной зеленой растительности.

Госпожа Граслен надеялась увидеть из беседки Франсиса, который бегал где-то возле питомника, выращенного Фаррабешем. Она разыскивала его взглядом, но никак не могла найти; г-н Рюффен показал ей мальчика: он играл с детьми внучек Гростета на берегу озера. Вероника испугалась, как бы он не упал в воду. Никого не слушая, она вышла из беседки, вскочила в лодку, велела высадить себя на плотине и побежала к сыну. Это небольшое происшествие послужило сигналом к отъезду. Почтенный прадед Гростет предложил вернуться по живописной тропинке, которая огибала последние два озера, следуя прихотливым извивам гористых берегов. Издали г-жа Граслен увидела, что Франсиса обнимает какая-то женщина в трауре. Судя по форме шляпы и покрою платья, женщина эта была иностранкой. Испуганная Вероника позвала сына, который тотчас же прибежал.

— Кто эта женщина? — спросила она у детей. — И почему Франсис ушел от вас?

— Эта дама назвала его по имени, — сказала одна из девчушек.

В это время к ним подошли Жерар и матушка Совиа, опередившие остальных.

— Кто эта женщина, дорогой мой мальчик? — спросила г-жа Граслен у Франсиса.

— Я ее не знаю, — ответил малыш. — Но, кроме тебя и бабушки, никто меня так не ласкал. Она плакала, — шепнул он матери на ухо.

— Хотите, я побегу за ней? — предложил Жерар.

— Нет! — ответила г-жа Граслен непривычно резким тоном.

С чуткостью, которую Вероника сразу оценила, Жерар увел детей навстречу остальным гостям и оставил ее с матерью и сыном.

— Что она тебе сказала? — спросила старуха Совиа у внука.

— Не знаю, она говорила не по-французски.

— Ты ничего не понял? — спросила Вероника.

— Ах, она повторяла без конца одно и то же, вот почему я и запомнил: dear brother.

Вероника оперлась о руку матери, не выпуская руки сына. Но едва она сделала несколько шагов, как силы покинули ее.

— Что с ней? Что случилось? — спрашивали все у матушки Совиа.

— О! Моей дочери совсем плохо! — прерывающимся глухим голосом ответила старуха.

Госпожу Граслен отнесли в коляску на руках. Она пожелала, чтобы Алина с Франсисом сели с ней, и взяла в провожатые Жерара.

— Вы, кажется, бывали в Англии, — сказала она ему, немного оправившись, — и знаете английский. Что значит: dear brother?

— Кто же этого не знает! — воскликнул Жерар. — Это значит: дорогой брат.

Вероника бросила на мать и на Алину взгляд, от которого они затрепетали, но обе сдержали свое волнение.

Радостные крики, сопровождавшие отъезд, великолепие солнечного заката, безукоризненный бег лошадей, скачка следующих за экипажами всадников — ничто не могло вывести г-жу Граслен из оцепенения. Мать поторопила кучера, и коляска первой подъехала к замку. Когда общество вновь соединилось, гостям сообщили, что Вероника заперлась у себя и никого не принимает.

— Боюсь, — сказал Жерар друзьям, — что госпоже Граслен нанесен смертельный удар.

— Куда? Как? — раздались вопросы.

— В сердце, — ответил Жерар.

На третий день Рубо выехал в Париж; он нашел положение г-жи Граслен настолько серьезным, что для спасения ее жизни решил обратиться за помощью и советом к лучшему парижскому врачу. Но Вероника согласилась принять Рубо лишь затем, чтобы положить конец уговорам матери и Алины, умолявших ее позаботиться о себе: она чувствовала, что ранена насмерть. Она отказалась видеть г-на Бонне, велев ему передать, что еще не пришло время. Все приехавшие из Лиможа друзья пожелали остаться подле Вероники, но она просила извинить ее, если она изменит долгу гостеприимства; ей хотелось остаться в полном одиночестве. После поспешного отъезда Рубо гости монтеньякского замка вернулись в Лимож растерянные и подавленные, ибо все, кого привез с собой Гростет, обожали Веронику. Друзья терялись в догадках относительно причины этого таинственного несчастья.