Платье из черного бархата - Кэтрин Куксон

– И тебе дадут подарок? – Глаза Мэгги азартно горели.

– Каждый получает подарок на Рождество, – заверила их Бидди, и брат с сестрой восхищенно закивали головами.

Бидди осталась наедине с матерью только перед самым уходом, и Рия прямо спросила:

– Ну, как там на самом деле?

– Мне не нравится, мама, – честно призналась девушка. – Работа ужасная… но это бы еще ничего, к ней можно привыкнуть. А вот старшая прачка – настоящий кошмар, житья от нее нет. Она просто отвратительная, меня невзлюбила, и экономке я тоже не нравлюсь.

– Может быть, тебе только так кажется?

– Нет, мама, совсем не кажется. Так оно и есть. Но из них двоих хуже миссис Фицсиммонс, потому что я рядом с ней целый день. Ты знаешь, мама, что я делаю? – Лицо Бидди немного оживилось. – Я учу с Джин буквы и показываю, как писать ее имя и…

– Ну и ну, – укоризненно произнесла Рия. – Вот что мне хочется сказать, дочка: на твоем месте я была бы с этим поосторожнее. Считай, что я тебя предупредила, и мотай на ус. – Она погрозила дочери. – Ученье не по душе не только господам. Слуги в таких домах тоже против книжек и всего такого. Когда люди поднимаются высоко по своей службе, они начинают много о себе понимать и сильно гордятся. Но не в ученье тут дело, а в разнице между ними и теми, кто внизу и… – Рия умолкла, чувствуя, что у нее не хватает слов выразить свои мысли о межой сошке из прислуги, которые выбились на высокие посты, не умея даже написать свое имя. Сама же она их понимала и представляла все достаточно ясно. Хотя она тоже выучилась грамоте, но иногда ее совсем еще молоденькая дочка, знавшая много выдержек из книг и умевшая говорить почти так же правильно и красиво, как хозяин, вызывала в ней чувство собственной неполноценности, которое порождало враждебность.

Бидди постаралась успокоить мать, считая, что к неприятностям занятия не приведут.

– Не беспокойся, мама, никто не узнает: Джин, конечно, не проболтается. Мама, можно мне в следующий выходной привести Джин к нам. Ей не разрешают уходить в выходные, потому что у нее нет родных, она из приюта.

– Ах, бедняжка, конечно, в следующий раз приходи вместе с ней.

– Ой, спасибо, мама! – Бидди направилась из комнаты в холл и, как бы между прочим, заметила: – Мама, я встретила Тола, когда шла сюда. Он был один. – Она не стала говорить, что у него и в воскресенье была работа. – И он спрашивал… о тебе.

– Правда?

– Он просил передать тебе привет, – не моргнув солгала Бидди. – Знаешь, что у него теперь есть, мама?

– Что?

– У него двуколка и пони.

– Рада за него.

– Он обещал встретить меня и отвезти назад.

– Тогда тебе крупно повезло. – Они уже вошли в кухню и стояли у очага лицом друг к другу. – Но тебе все равно пора собираться. Одевайся.

– Мама…

– Одевайся, Бидди.

Девушка не стала возражать. Быстро сгущались сумерки. Они вышли на аллею, и тут Бидди остановилась и оглянулась.

– Мне так нравится этот дом, мама, – тихо проговорила она. – Я надеюсь, тебе никогда не придется уйти отсюда.

Рия поспешно отвернулась и пошла по дорожке к воротам. Беспокойные мысли роем вились в ее голове. Почему она не сказала дочери, что, умри она, Рия, завтра, и дом перейдет к ней, а не к старшему по возрасту Дэйви. И что еще более существенно, дом так же отходил Бидди, если бы Рия вышла замуж. Почему, почему она об этом молчала? Разум не подсказывал верного ответа, но в глубине души ее затаилась обида на того человека, который взял у нее сына – по крайней мере, заставил его уйти из дома. Затем лишил и дочери, сначала своим ученьем, а потом сделав ее единственной, кто по настоящему выиграл от его извращенного великодушия.

А что он оставил ей? Дом, которым она владела, находясь в нем одинокой пленницей, без надежды обрести поддержку мужчины. О, как ей хотелось, чтобы рядом был мужчина и наступил конец тоскливому одиночеству. Временами Рия была готова послать дом ко всем чертям, отправиться в коттедж в лощине и предложить себя Толу, став для него пусть всего лишь очередной женщиной. Разум подсказывал, что это неплохой выход из положения: она стала бы его женщиной и сохранила бы дом. Что же ее останавливало? А в самом деле, что?..

В Рождественский день, в час пополудни, Диана Галлмингтон сидела перед туалетным столиком и при свете стоявших по его углам двух небольших канделябров, придирчиво вглядывалась в зеркало. Она провела пальцами по своим редким, мягким белым волосам и подняла глаза на отражение стоявшей за ней женщины.

– Сегодня утром я выгляжу совсем неплохо, как по-твоему, Хобсон?

– Да, мадам, вид у вас очень бодрый.

– Так всегда бывает в холодную погоду. Холод прибавляет мне живости. Когда-то давным-давно мальчишки вываляли меня в снегу. Такая погода как раз для меня. Дай парик.

Как только Джесси Хобсон осторожно надела парик на голову хозяйке, отражение в зеркале неузнаваемо преобразилось. Собранные в высокую прическу каштановые волосы, казалось, приподняли морщинистую кожу, разгладив ее на широком, с крупными чертами, лице Дианы. Она словно сбросила десяток лет от своих восьмидесяти двух. Теперь лицо больше соответствовало бодрому, далеко не старческому голосу.

– Вот, Хобсон, и еще одно Рождество наступает. – Диана посмотрела на женщину, возвышающуюся над ней в зеркале. – Я сомневалась, что мне удастся его дождаться.

– Впереди у вас их еще будет много.

– Ах, оставь, Хобсон. Ты же знаешь, меня всегда бесит, когда тебя тянет сказать что-либо подходящее случаю. Сколько раз повторять тебе одно и то же. Разверни меня к окну, думаю, вся орда появится с минуты на минуту.

Джесси Хобсон послушно повернула кресло на колесиках и подкатила к окну.

– Снег пошел, мадам, – проговорила она, пошире раздвигая бархатные шторы.

– Да, вижу, – откликнулась Диана. – Жаль, что он не пошел ночью. Тогда дорогу бы замело, и им пришлось бы идти пешком. – Она повернула голову, и камеристка увидела на лице хозяйки лукавую улыбку.

– О, мадам, – произнесла Хобсон.

– Ох уже эта дурацкая церемония. У меня кровь вскипает, и не только сегодня, а каждое воскресенье. У этой женщины не больше христианских чувств, чем у удава. В чем она сегодня одета?

– Сегодня миссис Галлмингтон в синем бархате, мадам.

– Синий бархат? Это что-то новое.

Старая дама обернулась к камеристке, которая прослужила у нее более тридцати лет и пользовалась ее полным доверием.

– Ты не расслышала этот вопрос, знаю, что не можешь на него ответить. Но я в который раз задаю его, и в который уже раз спрашиваю себя: как моего сына с его внешностью и положением, который мог выбрать себе пару в любом графстве, угораздило жениться на этой мегере с маленькими злыми глазками, да еще и ханже. Ты знаешь, Хобсон, мне всегда не нравились маленькие женщины.