Россия, которой не было - 2. Русская Атлантида - Андрей Буровский

Ни в Европе, ни на Руси в IX, X, даже в XIII веке не было никакого такого дворянства. Если бы житель королевства франков, современник Карла Великого, услышал это слово, ему пришлось бы долго объяснять, что это все значило. Рыцарь — это был для него рыцарь, граф — это был граф, а оруженосец — оруженосец. И не было слова, которым можно было обозначить их всех, и много других групп «дворянства». Тем более, что многие «дворяне» Европы имели собственные земельные владения, которых их нельзя было лишить ни при каких обстоятельствах, и в этом отношении напоминали вовсе не русских дворян, а скорее уже бояр.

И когда под одно слово «дворяне» или «дворянство» подводят все многообразие землевладельцев, служилых людей, обладателей различнейших привилегий, возникает, мягко говоря, некоторая путаница.

Точно так же и в Киевской Руси никакого такого «дворянства» не было и в помине.

Была «нарочитая чадь», «лучшие люди» — местная родовая знать, главы крупнейших и богатейших семей и общин.

Были бояре — владельцы наследственных земельных владений, которые князь не мог отнять.

Были дружинники — служилые люди, прямой аналог западного рыцарства. Старшая дружина с боярами «думали думу» вместе с князем, могли давать ему советы. И бояре, и дружинники могли получать кормления, уделы, то есть территории, дань с которых они собирали в свою пользу.

А дворянства не было, и Русская Правда его не знает.

Ни Правда Ярослава, созданная в XI веке, в эпоху Ярослава Мудрого. Ни Правда Ярославичей, сыновей Ярослава и его внука Владимира Мономаха, переработка и доработка XII—XIII веков.

И дворянство позднейших времен в Российской империи, и те, кого называют этим словом в Европе, по своему происхождению восходят к этим разнообразным группам знати. Вот только способы формирования дворянства там и здесь очень различны.

В русском языке «дворянин» — это человек не самостоятельный по определению. Человек, чье общественное положение определяется не его имуществом, не его привилегиями или правами, а тем, что он находится на боярском или княжеском дворе и несет службу. Разумеется, его положение все же лучше положения дворника или дворовой девки и часто приближалось к положению придворного (так сказать, того же дворянина, но только на царском дворе). Но положение дворянина имело с положением дворника больше общего, чем кажется: и тот, и другой не имели никаких прав, не были самостоятельны экономически и социально и полностью зависели от воли владельца двора.

В XII—XIII веках на Руси бытовало понятие «вольные слуги» — в отличие от феодально-зависимого населения имения боярина. С XIV века боярин жалует «вольному слуге» землю — прообраз поместья.

Складывается централизованное государство — и дворянству даются земли-поместья («по месту»). Земли эти не их, и как только дворянин перестает нести службу или несет ее плохо, так земли уже можно отбирать. Это и называется «условное держание», то есть держание земли на определенных условиях. В отличие от землевладельца, дворянин ест и пьет до тех пор, пока его служба устраивает настоящего хозяина земель, будь то крупный феодал или государство.

Добавим к этому, что в Московии не было ни обоюдных вассальных клятв, ни рыцарского кодекса чести, тоже обязательного и для вассала, и для сюзерена, ни тем более составления каких-либо договоров. Соответственно, ничто не гарантировало дворянину его положения, даже если он будет нести службу самым исправным образом. Назовем вещи своими именами: гарантия прав появляется только там, где отношения сторон строятся на договоре. И там, где есть кому проследить за условиями выполнения договора.

Скажем, в Британии условия соблюдения Хартии вольностей были очень простыми: сто самых знатных баронов Британии обязаны были объявлять королю войну, как только он нарушит хотя бы один пункт этой самой Хартии вольностей. В этом случае был договор, были и силы, способные заставить осуществлять договор, даже если одна из сторон хочет этот договор нарушить.

Если же договор между сторонами отсутствует и если некому проследить, соблюдаются ли писаные законы и традиции, никто не защищен от действий другой стороны.

Разница в том, что дворянину разрывать отношения невыгодно, а порой просто смерти подобно. А вот хозяину земель… В каком-то случае и ему неумно сгонять дворянина с земли. А в каком-то может оказаться и выгодным, если можно посадить на эту землю лучшего «вольного слугу».

Или князь, боярин, государство сгоняют того, кто стал неприятен им, не вызывает уважения, вызвал раздражение или неудовольствие. И сажают на его место вовсе и не лучшего… Но более приятного, так скажем. Ведь в любом случае ответ на вопросы, кто получает поместье, кто остается в поместье, зависит только от произвола хозяина земли.

А ведь лишение поместья будет для дворянина тем же, что и революция для представителя привилегированного класса: потерей и общественного положения, и средств к существованию, и всего привычного мира.

И вот тут-то общественное положение дворянина и впрямь приобретает много, чересчур много общего с положением дворника и даже, увы, дворовой девки. Потому что если он останется условным держателем земли, то вовсе не потому, что проявлял где-то отвагу, переносил тяготы походов, лазил на крепостные стены с саблей в зубах. Не потому, что его седеющая не по годам голова прорублена в нескольких местах, а ноющие кости предсказывают скверную погоду за неделю. Если дворянин останется сидеть и спокойно помрет в своем поместье, если он сам и его дети не будут разорены, то по единственной причине — по милости владельца земли.

Сходство общественного положения порождает и сходство общественной психологии. Дворянин с его «условным держанием» земли, разумеется, приложит все усилия, чтобы его службишкой были как можно более довольны, чтобы не возникало никаких трений, никаких проблем, никаких неудовольствий и сложностей… Конечно же, он окажет хозяину какие угодно услуги, лишь бы он не прогневался, не обиделся, остался бы довольным, явил бы ясное личико, не лишил бы поместья, не пустил бы нагого на снег, пожалел бы малых детушек, благодетель он наш, кормилец, поилец, земной бог и властелин живота нашего.

Слово «дворянин» впервые упоминается в Никоновской летописи под годом 6683 от сотворения мира (1174 по Рождеству Христову) и не как-нибудь, а в рассказе об убийстве великого князя владимирского Андрея Боголюбского.

«Гражане же боголюбстш (из города Боголюбове. — А. Б.) и дворяне его (Андрея) разграбиша домъ его» . Сообщение, на мой взгляд, очень однозначное. Дворяне в этом тексте упомянуты именно как дворня, как слуги, живущие на дворе Андрея Боголюбского. И ведут они себя тоже, как дворня и дворники, а отнюдь не как люди, обладающие понятием о чести нобилитета и о поведении, подобающем для элиты.

Осмелюсь напомнить самое ужасное, что такова общественная психология не подонков общества, не идиотов, не нищих на паперти и не бездомных пропойц, променявших жизнь на бутылку с сивухой. Так вынуждены вести себя представители общественной элиты, военная и административная верхушка общества. Вынуждены? Несомненно! Но проходят поколения, психология укореняется, становится чем-то совершенно естественным, даже разумеющимся само собой. Тем более, что дети с малолетства наблюдают за унижением отцов и дедов, за общей обстановкой в своем общественном кругу и совершенно оправданно учатся на примере старших.