Семя Ветра - Александр Зорич

Хармана лежала, прижавшись щекой к плитам пола. По ее лицу текли слезы. Они блестели на щеках, на полу, на расшитом черным бисером рукаве Харманы в свете масляных светильников, словно беспризорные бриллианты.

Герфегест открыл крышку и глянул внутрь. В нос ему шибанул запах свежей крови, едва припорошенный бальзамическими ароматами. Внутри покоилась голова Стагевда.

1

Они простояли, обнявшись, очень долго. Хармана плакала. Герфегест молчал. Наконец Хармана заговорила.

– У тебя есть выбор, Герфегест, – сказала она, всхлипывая. – Ты можешь взять «мертвую корзину» и отправиться к Ганфале. Это станет лучшим доказательством твоей верности.

Герфегест отирал слезы с ее щек, но не торопился со словами утешения. Что ни скажи, слова все равно выйдут фальшивыми и надуманными. Отправиться к Ганфале. Сам-то он хочет отправляться к Ганфале?..

– Ты волен словно Ветер, путем которого следуешь. Но… у тебя есть еще одна возможность… – Хармана сделала длинную паузу, в которой было что-то по-дикарски торжественное. – Ты можешь стать Хозяином моего Дома и моим супругом.

За последние месяцы в жизни Герфегеста произошло великое множество удивительных, странных вещей. Люди говорили неожиданные слова, совершали нелогичные поступки, барахтались в самодельных иллюзиях, угрожали ему небытием и клялись облагодетельствовать. Жизнь поворачивалась к нему самыми незатертыми своими сторонами. Но то, что сказала Хармана, безусловно, перекрыло все, что он слышал по меньшей мере за последние семь лет.

– Как это возможно? – тихо спросил Герфегест, утопая в глубинах карих глаз Хозяйки Дома Гамелинов.

– Одного твоего слова будет достаточно. Если ты согласишься, Сильнейшие и вассалы моего Дома падут перед тобой на колени, – с жаром сказала Хармана.

Молчание Герфегеста было расценено ею как знак согласия или по крайней мере намека на согласие. Хармана продолжала:

– Голову, которую ты видишь, – Хармана указала на «мертвую корзину», – я сняла собственноручно. Я убила своего брата, но не чувствую раскаяния. Наверное, оно придет ко мне позже. Но сейчас я не жалею. Я сделала это, Герфегест, чтобы доказать тебе свою любовь. Ты веришь мне?

Герфегест ответил ей не сразу – ответ дался ему с трудом. Весь ушедший день он посвятил размышлениям о том, почему не следует доверять женщинам и, в частности, Хармане, подкрепляя свои размышления сотней аргументов. Тогда он, разумеется, не знал о том, что в это же самое время, но в другом месте, Хармана занята отсечением головы своего брата. Теперь Герфегест пытался решить, перевешивает ли «мертвая корзина», брошенная на чашу весов Хозяйкой Гамелинов, все веские аргументы, занимавшие его ум несколькими часами ранее.

– Я верю тебе, Хармана, и я люблю тебя. Я не вернусь к Ганфале, потому что не могу верить ему до конца. Я Конгетлар. А у Конгетларов не принято иметь в союзниках людей, к которым не питаешь полного доверия. И хотя до последнего времени я считал Дом Гамелинов и тебя, милая, своими заклятыми врагами, сейчас я полагаю иначе. Сегодняшняя ночь изменила мое отношение к тебе, хотя все, за что я ненавидел тебя и Дом Гамелинов, осталось в силе.

– Но почему? Почему? – Хармана зарыдала еще сильнее. Ее жгучие слезы падали на обнаженное плечо Герфегеста. – Если ты не подданный Ганфалы, как ты говорил мне этой ночью, если ты не веришь ему до конца, если твои интересы и интересы Хранящих Верность больше не совпадают, почему в твоем голосе по-прежнему звучит ненависть к моему Дому?! Почему наши отношения омрачаются ненавистью? Разве между мной и тобой стоит что-либо недоброе? Я и люди моего Дома никогда не делали зла Конгетларам. Конечно, Гамелины, как и все остальные Дома, отрядили полторы сотни лучших бойцов для осады Наг-Туоля и еще тысячу человек с кораблями. Но так поступили все Семь Домов. Это был глупый и бессмысленный шаг, но не Гамелины затеяли уничтожение Конгетларов! Если уж на то пошло, было бы правильнее с твоей стороны питать ненависть к Пелнам и Ганантахониорам! В истреблении Конгетларов они были самыми ретивыми и яростными…

– Дело не в истреблении Конгетларов, – нахмурился Герфегест. – Мой род был родом наемных убийц. И только. Я не слепец. В моем сердце остыла верность Дому Конгетларов, в нем осталась только любовь к погибшим кровникам. Мне хватает трезвомыслия понимать, что это дело прошлого, к которому не может быть возврата. Я не хочу, чтобы мертвецы, чей прах упокоился пятнадцать лет назад, питали мою вражду и навязывали мне кодекс поведения. Дело не в падении моего Дома. Синий Алустрал уже поплатился за свою недальновидность и жестокость в истреблении моих кровников тем междоусобием, которому все мы свидетели.

– Но в чем тогда дело, Герфегест?!

– Твой Дом убил женщину, которую я любил. Твой Дом, прельстившись Семенем Ветра, разбил гармонию моей жизни и извратил все, что я считал благим. Благодаря вмешательству вас, Гамелинов, я покинул Сармонтазару и встал на зыбкую тропку, что вьется между Добром и Злом. Не знаю, ты или Стагевд посылали за мной Слепца и отряд, чьи злые стрелы отняли жизнь у женщины, которую я любил больше, чем себя. Но знаю точно: убийц послали Гамелины. Да, я хотел убить тебя, моя любовь. Но вовсе не потому, что так приказал мне Ганфала. Я лишь хотел заплатить твоей жизнью, жизнью твоего брата и благополучием твоего рода за свое несчастье. Мы, Конгетлары, называем это местью. Я не отомстил. Пусть так. Но, посуди сама, могу ли я стать Хозяином Дома, сделавшего мне столь много зла? Каким Хозяином буду я для твоих людей?

Хармана больше не плакала. Ее лицо снова стало сдержанным и непроницаемым – это было лицо женщины, умеющей размышлять и принимать решения. Она присела на край ложа. Мысли ее были далеко, а чувства, казалось, безмолвствовали. Наконец она заговорила:

– Ни я, ни Стагевд отродясь не видели никакого Слепца. Ни я, ни Стагевд никогда не посылали людей в Мир Суши. Путь Стали могуч и дает нам силу, в которой мы нуждаемся. Но мы никогда не имели ключей к Вратам Хуммера! И в этом я могу поклясться, – медленно, с расстановкой произнесла Хармана.

Ее хрустальный голос, еще несколько коротких колоколов назад исполненный нежности и заботы, теперь напитался твердостью, в которой, впрочем, было легко расслышать нотки глубокой обиды.

2

Все стало на свои места.

Если бы Герфегест был обычным человеком с обычными человеческими слабостями, он бы возопил, призывая на голову Ганфалы все мыслимые и немыслимые кары. Он бы рвал и метал, крушил мебель и вазы, швырял бы в стену масляные светильники. Но Герфегест лишь улыбнулся. И хотя его улыбка не была улыбкой всепрощения, она все же оставалась улыбкой.

– Ганфала обманул меня, – сказал он, проводя ладонью по пепельным волосам Хозяйки Дома Гамелинов.

– Ганфала обманул тебя, – шепотом вторила ему Хармана.

– Он обвел меня вокруг пальца, словно шарлатан сельскую простушку.

Хармана кивнула.