Королевский путь - Виктория Холт

А теперь в самый раз заняться масками и пантомимами. Она позвала своих тезок, и они углубились в обсуждение музыки к свадьбе, а здесь уже был нужен синьор Давид. Его общество никогда не надоедало Марии.

Когда он вошел, все подруги тепло приветствовали его.

— Садитесь здесь, — приказала Мария. — А теперь спойте ту новую песню, что вы принесли мне в прошлый понедельник.

Они завороженно слушали прекрасный голос.

— Вы возглавите хор на свадьбе моего брата, — заявила Мария.

Давида охватил восторг. Это было так приятно, делать для Давида какие-нибудь пустяковые вещи. Если Мария могла поставить перед ним какую-нибудь маленькую задачку, казалось, что выполнение ее доставляет Давиду удовольствия больше, чем похвала.

— Давид, — сказала она, — я собираюсь сделать вас моим камердинером. Отныне вы будете все время здесь, среди нас. Где вы живете сейчас, Давид?

— В домике привратника, Мадам.

— Вы будете жить во дворце. Теперь скажите, не пишите ли вы на французском языке?

— Мадам, это мой родной язык.

— Так почему же вы раньше не сказали?! — вскричала Мария по-французски. — Мы будем говорить только по-французски! Мы так любим этот язык!

— Давид, расскажите о себе, — попросила Флем. — Если, конечно, Ее Величество позволит.

— Ее Величество позволяет, — шутливо повторила Мария, а потом добавила: — Флем, милая, ну будь же ты такой, какая есть на самом деле!

— Да рассказывать то почти и нечего, — начал Давид. — Пока я не появился при шотландском Дворе… моя жизнь была не особенно интересной. Я родился в бедности. Мы жили очень бедно, но отец был музыкантом, и потому музыка окружала меня с детства…

— Это ваше детство сделало из вас того музыканта, который есть сейчас! — сказала королева.

— Я рад этому, Мадам, потому что благодаря этому вы обратили на меня внимание.

— А еще что-нибудь вы расскажете нам, Давид? — спросила Битон.

— Когда настало время покинуть дом, меня отправили в услужение к настоятелю монастыря в Турине. Там я играл, пел в хоре и был при нем секретарем.

— Так вы столь же хороший секретарь, как и музыкант? — спросила Битон.

— Думаю, да. Потом я отправился ко Двору герцога Савойского.

— И там стали секретарем Морреты, — дополнила Мария. — Кто знает, может, я тоже воспользуюсь вашими навыками секретаря. А что, пожалуй, я так и сделаю, Давид. Я буду платить вам шестьдесят пять фунтов в год, и, если все будет хорошо, я увеличу вам жалованье.

— Мадам, Ваша доброта покоряет меня. Служить Вашему Величеству — уже достаточная для меня награда.

— Но ведь для нас этого недостаточно? — обратилась она к подругам.

— Мы оденем вас в бархат, — с улыбкой сказала Флем.

— Битон, дорогая, дай Давиду денег, чтобы в следующий раз он пришел к нам в новом наряде, — сказала Мария. — И купите драгоценности, Давид.

Она взглянула на свои руки и сняла кольцо с рубином.

— Это — ваш цвет, Давид. Я думаю, для вашего мизинца это кольцо будет как раз.

Его глаза заблестели, и подруги увидели слезы. Он рухнул на колени и, взяв кольцо, надел его на мизинец, а потом поцеловал камень.

— До моих последних минут, — сказал он, — оно будет напоминать мне об этом дне.

* * *

Джон Нокс служил на брачной церемонии в Сент-Джайлской пресвитерианской церкви.

Граф Джеймс был его любимцем, и Нокс поглядывал на молодого человека с большой надеждой. Естественно, иногда надо было пожурить своего ученика, но Джон Нокс уже объявил, что граф Джеймс станет другом Господу и истинной религии.

Нокс был человеком расчетливым и, уже присмотрев себе местечко на небесах, не видел причины, по которой надо было бы отказываться от выгодных вещей здесь, на земле.

Он не полагался на Агнессу Кейч, ведь он не доверял женщинам.

— В этот день пресвитерианская Церковь радуется за вас, — завелся Нокс. — Так не позволь же, Джеймс, чтобы Господь и Церковь увидели позднее, что дух твой ослаб, иначе скажут, что это твоя жена изменила твою природу.

Мария пребывала в напряжении, с нетерпением дожидаясь конца церемонии. Да когда же этот гнусный человек замолчит? Разве это речь для свадебной церемонии? Однако брат слушал Джона очень внимательно, да и другие казались зачарованными огнедышащим проповедником.

Когда обряд в церкви закончился, свадебная процессия прошлась по улицам. Это было восхитительно, но Мария вспомнила другую свадьбу, по сравнению с которой эта выглядела как деревенская, хотя даже такого здесь, в Эдинбурге, никогда никто не видел. Марии очень хотелось показать, как сильно она любит брата. Он протестант, она католичка, но это не важно для их взаимоотношений. Пусть люди проникнутся этой мыслью.

Джеймс, а теперь граф Марский, все еще мечтал о титуле графа Меррейского, но Хантлей на уговоры не поддался. Джеймс даже сказал:

— Дорогая сестра, так печально, что кто-то в стране позволяет себе считаться выше королевы.

— О да! — согласилась Мария, но имела в виду Джона Нокса, а Джеймс говорил о Хантлее.

Пир продолжался несколько дней, и городские жители, толпясь вокруг Холируда, слышали музыку и могли видеть танцующих. Были банкеты и маски. Мария сказала, что все пройдет на французский лад.

А по улицам бродил, потрясая кулаком в адрес дворца, Джон Нокс.

— За этими стенами, — ревел он, — танцует дьявол! Размалеванные проститутки вертятся с развратниками! Этой ночью в Холирудском дворце будет распутство!

Эта тема занимала весь его мозг, казалось, остаток дней он проживет только с этой мыслью в голове.

— Кокотка правит балом, а четверо ее слуг — грех, разврат, похоть и зло — заманивают слабых.

На балу Мария отыскала время поговорить с братом.

— Джимми, в такие минуты, как эти, я чувствую себя в мире со всеми людьми. Я хочу позвать своих врагов и мирно поговорить с ними. Боюсь, Джон Нокс слишком далек от меня, но вот что насчет королевы Англии? Если бы я встретилась с ней… мы могли бы поговорить о наших проблемах… разве это плохо?

Джеймс улыбнулся сестре.

— Это будет славно.

Он был снисходителен к ней. Он была очень мила, но порой такая глупышка. Из нее никогда не выйдет великой правительницы, не чета она английской королеве.

Он с удовольствием наблюдал, как сестра танцует и забавляется французскими играми, веселится над шутками в свой адрес, беззаботно растрачивая дни, пока взрослые занимаются серьезными делами.

— Я рада, — сказала она, — что ты живешь в согласии со мной, Джимми. Я вызову Рэндолфа, чтобы поговорить о скорейшей встрече. Ах, Джимми, я ужасно хочу встретиться с ней. О ней так много слухов… Ее придворные говорят, что она ослепительно красива, а иногда я слышу совершенно противоположное. Я должна сама встретиться с ней.