Борт 618 - Андрей Ливадный

Лиза двигалась очень осторожно.

Наконец, подойдя почти вплотную к строению, она поняла, что это добротно сработанный сарай… или все-таки дом?.. Кто знает? Сруб был старым, осевшим на один бок, но бревна еще держались, подгнив лишь в нижних венцах.

Скользнув вдоль стены, от которой как раз и шел запах прелого, сырого дерева, Лиза внезапно обнаружила дверь.

Она была закрыта. Никаких замков, лишь почерневшая поворотная щеколда. Встав сбоку от входа, прижавшись к стене, Лиза компенсатором винтовки толкнула запор и резко присела.

Дверь протяжно скрипнула на ржавых петлях, неохотно приоткрывшись на полметра. Изнутри по-прежнему не доносилось ни звука.

Она выждала минуту-другую, прислушиваясь к звукам, доносившимся из лесной чащобы, но все оставалось по-прежнему. Ночная какофония чужого леса оставалась тревожной, непонятной, но ее основные голоса вроде бы не изменились.

Лиза медленно привстала. Стараясь не задеть приоткрывшуюся дверь, она боком протиснулась в образовавшийся проем и очутилась в полном мраке.

Прижавшись к стене, она включила плечевой фонарь скафандра, готовая в ту же секунду открыть огонь, но картина, представшая ее взгляду, оказалась вполне мирной: длинное пустое помещение выглядело давно и безнадежно заброшенным. В глубине узкой комнаты виднелась перегородка из гладко оструганных, потемневших досок.

Осмотревшись, Лиза сразу обратила внимание на отсутствие в помещении окон. Вместо них стены прорезали узкие бойницы, заботливо закрытые изнутри специально изготовленными заслонками. Сруб казался очень толстым, надежным, в пазах между бревнами рос мох, и внутри постройки не ощущалось ни запаха гнили, ни сырости, лишь в одном месте она увидела влажные пятна на потемневшем деревянном полу и, задрав голову, заметила в потолке открытый чердачный люк, через который виднелись стропила, поддерживающие худую, поддавшуюся разрушительному действию времени кровлю.

Что это могло быть? Лесная сторожка? Место для ночлега случайных путников? — думала Лиза, продолжая обшаривать взглядом помещение.

Интерьер показался ей безликим, совершенно неспособным поведать что-либо о своих прошлых хозяевах.

Из мебели присутствовали лишь гладкие, отполированные лавки и такой же стол. Лиза не заметила никаких предметов быта или случайных вещей, только сваленные в углу покрытые плесенью пустые контейнеры из пластмассы вносили некоторое разнообразие в унылую пустоту брошенного жилища. Завершал обстановку каменный очаг, сложенный в виде грубого камина, выступающего внутрь комнаты.

Осмотрев это помещение, Лиза прокралась вдоль стены, чтобы заглянуть в следующее. За тонкой перегородкой из струганных досок внезапно обнаружилось нечто вроде загона для скота. В противоположном торце здания имелись плотно сомкнутые и запертые изнутри поперечным брусом ворота, сделанные из таких же толстых, как сам сруб, стволов, только на этот раз обтесанных под четырехгранник.

Вернувшись назад, она плотно затворила дверь. Внутри, рядом с выходом, нашелся еще один толстенный брус, и Лиза быстро нашла ему применение — по обеим сторонам открывающейся наружу двери имелись металлические проушины, куда свободно вошел этот мощный, увесистый запор.

Похоже, что проблема ночлега оказалась решена самым неожиданным, но приятным образом.

Идти дальше, тратя силы в ночи, она не могла, а лучшей защиты от диких обитателей леса нельзя было и вообразить. Переночевать здесь, а с утра снова двинуться в путь — это показалось Лизе наиболее разумным решением. Она была измотана до предела, и лишь невероятное нервное напряжение удерживало ее на ногах;

Взглянув на очаг, она с тоской подумала, как здорово было бы развести в нем огонь, но тут же отмела эту крамольную мысль. Какой огонь? Ей бы немного прийти в себя, снять чугунную усталость с ноющих мышц…

Присев на широкую лавку, примыкающую к стене, она расстегнула нагрудный рюкзак, достала пакет с рационом выживания и в дурманящем отупении без вкуса и аппетита прожевала два кубика специального концентрата, который должен был обеспечить ее организм всеми необходимыми питательными веществами и элементами ровно на восемь часов.

Голова кружилась от усталости. Легкий гражданский скафандр не стеснял тела, он был удобен и мягок, словно обыкновенная одежда, а его внутренняя система терморегуляции согревала ее.

Лиза жевала отдающий приторно-соленым вкусом кубик, уже не ощущая ни дикой враждебности этого мира, ни тех моральных мук, которые терзали ее душу несколько часов назад, будто построенные человеческими руками стены ненавязчиво сняли этот прессинг, баюкая разум, успокаивая душу.

Сейчас, после утомительного многочасового марша, все проблемы казались чуточку менее острыми.

Сознание Лизы медленно кружило в водовороте мыслей, и она, ощущая теплую сытость в желудке, вдруг незаметно провалилась в глубокий сон…

* * *

Ей к утру ей опять приснился кошмар.

Лиза беспокойно заворочалась; во сне, тихо застонала, пытаясь вырваться из цепких объятий непрошеных и неприятных грез, но проснуться ей не удалось — организм, измотанный марш-броском, требовал более полноценного, длительного отдыха. Ее разум упорно не желал выплывать из омута провального сна…

За стенами бревенчатого сруба уже брезжил рассвет. Кучевые облака толклись у далекого горизонта, а из-под них, пробиваясь алой полоской зари, вставало солнце. Ночные обитатели леса уже угомонились, мрак отступил, вокруг посерело, во влажном и стылом утреннем воздухе плыли терпкие запахи вперемешку с легкими полосами тумана.

Мир казался умытым, свежим, льдисто-холодным…

Если бы не гробовая тишина, нависшая над лесом, это утро могло бы показаться приветливым и чистым, но что-то заставило смолкнуть проснувшихся птиц, уничтожая ощущения радости и покоя.

Лизе снилось, что ее захлестывает черная, вязкая волна непонятной субстанции.

Удушье накатывалось на нее, заставляя вскрикивать, превращая сон в кошмар, а дыхание — в судорожные конвульсии. Это было давление на разум…

Наконец она открыла глаза.

Реальность не сразу проникла в сознание. В первый миг ей стоило огромных усилий вспомнить, где она.

Затем до ее слуха дошел уже знакомый басовитый гул.

Она привстала со своей жесткой постели — оструганной деревянной лавки и потерла щеку, на которой отпечаталось ребро от шейного кольца снятого гермошлема. Мягкая ткань скафандра, согревавшая и оберегавшая ее тело, зашуршала, когда Лиза со стоном выпрямилась.

Все мышцы затекли от неудобной позы и жесткого ложа. Засыпая, она сняла гермоперчатки и сейчас пыталась холодными пальцами массировать щеку.

Ощущение реальности наконец начало возвращаться к ней вместе с болезненным покалыванием тока крови в онемевших мышцах.

Лиза прислушалась, сначала к самой себе, а затем, удостоверившись, что все неприятные ощущения ушли вместе с вязким, кошмарным сном, — к окружающему миру.