Хлеб великанов - Мэри Вестмакотт

Шепот шел непрерывно.

«Я ей сказала: «Естественно, в первую очередь внимание уделяется хирургии». «Я только передала это замечание, так сказать». «Проталкивается вперед. Всегда одно и то же». «Я передала это замечание старшей сестре».

То и дело повторялась фраза: «Я передала это замечание». Нелл стала прислушиваться. Стоило ей приблизиться к столу, шепот стихал, и сестры с подозрением косились на нее. С преувеличенной любезностью предлагали друг другу чай.

Беседовали только между собой, с важным видом.

«Попробуйте моего, сестра Вестхейвен. В чайнике еще много чаю». «Сестра Карр, вы очень обяжете меня, если одолжите сахару». «Прошу прощения».

Только-только Нелл начинала понимать атмосферу госпиталя — вражда, ревность, интриги, сто одно подводное течение — как ее перевели в палату на место заболевшей нянечки.

Она обслуживала ряд из двенадцати коек; в основном это были хирургические больные. С ней на пару работала Глэдис Потс, маленькое смешливое создание, умница, но лентяйка. Начальницей над ними была сестра Вестхейвен — тощая, высокая, ядовитая особа с вечно недовольным лицом. У Нелл сердце упало, когда она ее увидела, но позднее она поняла: под началом Вестхейвен работать было куда приятнее, чем с другими сестрами.

Сестер было пятеро. Сестра Карр, кругленькая и добродушная; мужчины ее любили, она с ними шутила и смеялась, а потом опаздывала с перевязками и делала их наспех. К добровольцам она обращалась: «Дорогуша», — любовно их похлопывала, но характер у нее был неровный. Вообще она была растрепа, и все у нее шло кувырком, а виновата оказывалась «дорогуша».

Работать под ее началом — тут можно было с ума сойти.

Сестра Барнес была просто невыносима, все это говорили: она ругалась с утра до ночи, ненавидела добровольцев и всячески это демонстрировала. «Я научу их, как корчить из себя всезнаек», — заявляла она. Но если не считать едкого сарказма, она была хорошей сестрой, и некоторые девушки любили у нее работать, несмотря на ее язык.

Сестра Данлоп была сущий клад — спокойная, тихая, только ужасно ленивая. Она то и дело пила чай, а работать старалась как можно меньше.

Норис была вполне квалифицированной операционной сестрой, она красила губы и изводила подчиненных.

Получалось так, что сестра Вестхейвен — лучшая в госпитале. Она рьяно работала и была справедлива к нижестоящим. Способным и старательным она выказывала дружелюбие. Если же она решала, что это дуры, то им доставалась жалкая участь.

На четвертый день она сказала Нелл:

— Поначалу я думала, что толку от вас будет чуть, но вы работаете много и хорошо.

Нелл летела домой как на крыльях.

Мало-помалу она втянулась в больничную рутину. У нее больше не сжималось сердце при виде раненых, не пугали перевязки. Кровь, раны, страдания — все это стало обыденным.

У мужчин Нелл была популярна. В часы затишья после чая она писала за них письма, приносила с полок в углу палаты книги, которые, по ее мнению, им могли понравиться, выслушивала истории про семью и про возлюбленных. Как и другие санитарки, она стремилась защитить их от возможных жестокостей или глупостей.

В дни посещений в госпиталь потоками стекались пожилые дамы. Они усаживались у коек и изо всех сил старались «поддержать дух наших храбрых солдат». И на неизменный вопрос: «Я полагаю, вы рветесь обратно на фронт?» — следовал неизменный ответ: «Да, мэм».

Случались и концерты. Некоторые были хорошо организованы и доставляли массу удовольствия, но другие!.. Няня Филис Дикон, сидящая рядом с Нелл, подытожила:

— Каждый, кто считает, что умеет петь, но дома ему не позволяли драть глотку, теперь получил шанс!

Бывали также священники — никогда Нелл не видела столько священников сразу. Двоих она высоко ценила, они умели выразить сочувствие и понимание, находили нужные слова и не педалировали религиозную сторону дела. Но встречались и совсем другие.

— Няня. — Нелл резко окликнула сестра, и та прервала свой торопливый проход по палате. — Няня, ваш ряд коек сдвинулся. Седьмая выступает.

— Да, сейчас поправлю.

— Няня, вы меня не помоете?

Необычная просьба.

— Но еще нет и половины восьмого.

— Ко мне придет пастор исповедовать. Он уже идет.

Нелл пожалела его, и преподобный каноник Эджертон застал своего новообращенного за оградой из ширм и тазов.

— Спасибо, няня, — прохрипел пациент. — Трудновато выносить приставания парня, который от вас никак не отцепится, а?

Мытье, постоянное мытье. Мыть больных, мыть полы и в любой час дня отмывать клеенки — прорезиненные подстилки. И бесконечное наведение порядка.

— Няня, кровати. На девятой свешивается простыня. Вторая сдвинута. Что подумает доктор?

И доктор, доктор, доктор. Утром, днем и ночью. Доктор! Доктор был богом. Для простой няни из добровольцев обратиться к доктору считалось непростительной дерзостью и значило навлечь на себя ярость сестры. Некоторые няни невольно совершали подобное кощунство: они жили в Уилтсбери, знали этих врачей и жизнерадостно здоровались с ними. Тут же оказывалось, что они «проталкиваются вперед». Мэри Карднер «протолкнулась». Доктор попросил ножницы, и она ему подала не задумываясь, она в этот момент шила. Сестра долго выговаривала ей за это преступление. Закончила она так:

— Я не говорю, что вам не следовало этого делать. Видя, что у вас есть требуемая вещь, вы должны были шепотом меня спросить: «Сестра, это то, что ему нужно?» Я бы их взяла и подала доктору. Никто бы не стал возражать.

От слова «доктор» Нелл уставала. Сестра сопровождала им каждую фразу. «Да, доктор… Не думаю, доктор… Простите, доктор? Я не уловила… Няня, подержите полотенце для доктора».

И ты стоишь, как вешалка, и держишь полотенце. А доктор, вытерев свои священные руки, швыряет полотенце на пол, ты его смиренно поднимаешь. Поливаешь доктору на руки, подаешь мыло доктору и наконец слышишь команду:

— Няня, откройте дверь доктору!

— Боюсь, нам теперь от этого не избавиться, — свирепо сказала Филис Дикон. — Я никогда больше не буду относиться к врачам по-прежнему. Я теперь всю жизнь буду прислуживать самому последнему докторишке: он придет к нам на обед, а я брошусь ему дверь открывать. Так и будет, я знаю.

В госпитале царил дух франкмасонства: сословные различия были забыты. Дочь дьякона, дочь мясника, миссис Манфред, жена обойщика, Филис Дикон, дочь баронета, — все называли друг друга по фамилиям и сообща интересовались, что будет на ужин и хватит ли на всех. Случалось и жульничество. Хохотушка Глэдис Потс была поймана на том, что пораньше спускалась на кухню урвать лишний кусок хлеба с маслом и порцию риса.

— Знаете, я теперь сочувствую слугам, — сказала Филис. — Мы всегда думали, что они слишком хлопочут о еде, а здесь мы сами такие же. Кто бы мог предугадать? Вчера я чуть не заплакала, когда мне не хватило омлета.