Суси-нуар. Занимательное муракамиедение - Дмитрий Коваленин
Шрифт:
Интервал:
Когда дьяволица почти настигла его, он бросил в нее те вещи, что имел при себе. И обернулись эти вещи побегом бамбука и виноградной лозой. И пока дьяволица пожирала их, он успел убежать далеко.
Но восемь демонов грома, Якуса-но-Икадзути, не отставали. Не раз, убегая все дальше, сражался с ними Идзанаги священным мечом, но те были слишком сильны. И лишь на склоне Ёмоцу-Хира, куда он выманил их, нашлось дерево со священными персиками. Забросал он демонов плодами с дерева и наконец отогнал их прочь.
А чтобы не настигла его Идзанами, взял он огромный обломок скалы и завалил им вход в страну мертвых. И закричала Идзанами по ту сторону скалы: «Что ты наделал? Отвори мне, или я буду убивать по тысяче твоих подданных каждый день!» На что Идзанаги ответил: «А я буду каждый день производить полторы тысячи новых!»
Так люди на Земле стали смертными. А Идзанами получила имя Ёмоцу-но-Ками и стала главной богиней страны мертвых Ёмоцу-Куни.
На первый взгляд, финал мифа принципиально отличается от финала «Хроник». Окада все-таки убивает Нобору Ватая в загробном мире. И отнюдь не блокирует Кумико выход «обратно», наоборот – оставляет ей шанс вернуться и разделаться с братцем на «этом» свете. А сам умирает в колодце от хлынувшей внезапно воды (конец 37-й главы).
Пара оставшихся после этого глав состоят из писем от Мэй Касахары и Кумико – писем, которые он уже мог и не получать (о чем и беспокоилась Мэй). А также странного разговора с матерью Корицы в отсутствие самого Корицы… Как если бы Окада и Корица слились воедино. Соединив два убитых сердца в одно живое.
Но все это, повторяю, всего лишь версии. Джазовые импровизации на тему, которую каждый из нас проживает для себя сам.
До сих пор из всего, написанного Мураками, экранизирована только «Песня ветра»110. На мой взгляд, получилась эдакая черная комедия-фарс с сильным привкусом Бориса Виана. Смотреть забавно, да только Мураками там не пахнет. Авторский текст сохранен, но разрозненными кусками, и весь мистический контекст проигнорирован.
Самому писателю фильм не понравился. На постановку тем же режиссером «Овцы» он согласия не дал – и с тех пор отвечает отказом на любые предложения о постановке его романов. Этим летом известный мэтр японской режиссуры Дзюн Итикава начал съемки фильма по небольшому, десятилетней давности рассказу Мураками «Тони Такитани» (на русском вышел в сборнике «Призраки Лексингтона» под названием «Тони Такия»111). Главные роли в нем должны сыграть такие звезды, как Исэй Огата и Риэ Миядзава[67].
В апреле 2003 года английский актер и режиссер-авангардист Саймон Макбёрни поставил в Лондоне пьесу «Слон исчезает», перемешав на сцене сразу несколько рассказов Мураками из одноименного сборника112. А уже в августе привез спектакль в Токио. Харуки сие творение терпеливо отсмотрел, но не одобрил. Спектакль прошел в Японии без успеха. Неуловимая «муракамская» интонация (тихий спокойный голос рассказчика и будничные фразы с «мистическим поддоном») при попытке озвучить ее на сцене умерла. Как и в «Песне ветра» на экране за двадцать лет до этого. Примечательно, что сама постановка родилась без ведома автора, и японцы, узнав об этом, были, мягко скажем, удивлены. Лондонцы же странным образом упирали на то, что «использовали копирайт английского текста, который принадлежит переводчику Джею Рубину». Скандал затягивался, и контора писателя махнула на флибустьеров Её Величества щедрой японской рукой.
Но так или иначе, любые попытки поставить произведения Мураками в кино или на сцене неизменно встречают принципиальный отказ самого автора. «Книга закончена и никаких дальнейших версий, кроме читательских, не требует», – коротко объясняет он. Исключение для Итикавы было сделано лишь потому, что писатель с режиссером хорошо знакомы и, видимо, сумели найти некий общий художественный язык.
Странно, казалось бы, видеть такое отношение к «постановкам себя» у человека, помешанного на старых фильмах. Ведь еще в «Стране Чудес» мы с героем-конвертором ностальгируем по старой актерской школе – Хамфри Богарту, Питеру Фонде, Ингрид Бергман… По выпуклым характерам кино ушедшего века, в которых узнаешь доброго старого себя. Себя – из тех еще времен, когда благодаря хорошим актерам можно было развалиться в кресле перед экраном, с чувством большой достоверности погрузиться в ситуацию, которой еще не испытывал, – и прожить кусок чьей-то жизни:
Больше всего в «Кей Ларго» я люблю Лорен Баколл. Конечно, в «Большом сне» она тоже хороша, но, мне кажется, именно в «Кей Ларго» что-то заставляло ее играть как ни в каком другом фильме. Пытаясь понять, что же именно, я смотрел картину много раз, но ответа пока не нашел. Пожалуй, все дело в метафорах, которые нам нужны, чтобы проще глядеть на жизнь. Впрочем, точно утверждать не берусь113.
Очередной Лоуренс Оливье в роли Гамлета очень убедительно терзался вопросом, «быть» ему там у себя в Дании или «не быть», – и ты, потягивая «Шивас Ригал», восхищенно цокал языком – эк излагает, чертяка. Не то что в нынешние времена, когда приходится симпатизировать даже «актеру» Киану Ривзу. А куда деваться? Конечно, он не Хоффман, и вообще не актер в «Станиславском» смысле, но от него и не требуется. У него же совсем другая функция: он аватар. Такой резиновый «я». Надел, как гидрокостюм, чтобы плавать быстрее было, и – бултых в собственный мозжечок. То есть сразу. Одновременно. Чужое, пусть даже очень гениальное, лицедейство для таких заплывов годится не больше, чем «мерседес» для путешествия к центру Земли.
Ну, ей-богу, что бы делал в роли Нео «выпуклый» человек дождя Дастин Хоффман? Играл Мне Меня же? Смешно. I’m an excellent driver[68].
Нет, я вовсе не хочу приравнивать «ривзов» к «хоффманам». Упаси боже. Я говорю о другом. О том, что описывает Виктор Пелевин – грубовато, но концентрированно:
– Реальность – это любая галлюцинация, в которую вы верите на сто процентов. А видимость – это любая реальность, в которой вы опознали галлюцинацию. Эти темы – центральные в жизни, поэтому естественно, что они вызывают интерес у любого человека, который в состоянии хоть чуть-чуть поднять голову над корытом. Таких людей практически нет в элите, но много в массах, поэтому эти сюжеты проникают в массовую культуру. «Матрица» – это, безусловно, самое лучшее и точное, что появилось в массовой культуре за последнее десятилетие. Но сам жанр накладывает ограничения. Сначала вам вроде бы сообщают, что тело – просто восприятие, что, безусловно, большой метафизический шаг вперед. Но затем сразу же выясняется, что настоящее тело у вас все-таки есть, просто оно хранится в амбаре за городом, и у вас в затылке есть разъем типа «папа-мама», по которому все закачивается в ваш мозг. Дело здесь не в метафизической ограниченности постановщиков. Если убрать амбар с настоящим телом, будет довольно трудно показать, как трахается Киану Ривз, что, конечно, скажется на сборах. Поэтому метафизике приходится потесниться114.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!