Западня для лорда - Маргарет Макфи

Ее легкие отказывались прокачивать кислород, грудь будто сковало железным обручем, который уменьшался в размерах, медленно, но неумолимо душа ее. Но эта боль не шла ни в какое сравнение с той, от которой страдало ее сердце.

Венеция не помнила, как добралась до кресла. Опустившись в него, осталась сидеть в сгущающейся темноте, ошеломленная болью и шоком. Она понимала, что Линвуд мог добыть этот дневник только в одном месте, а это, в свою очередь, означало, что Роберт прав.

От осознания этого сердце как будто вырвали из груди. Она была не в силах уразуметь, отчего ей так больно. Понимала двигавшие Линвудом мотивы и даже готова была простить ему убийство. Но только не предательство. Да, именно предательство причиняло столь сильные страдания и собственная наивность и нежелание признавать очевидное. Она поморщилась при воспоминании о том, что сказала отцу Линвуда.

Корила себя за легковерность и стремление защитить мужа.

Линвуд ей не солгал. Он никогда не заявлял о собственной невиновности. Отчего же она чувствует себя так, будто ее вера в человека, которого она любит и за которого вышла замуж, обратилась в пыль и развеялась по ветру? Она-то полагала, что игра в правду и ложь окончена и остались только он и она. Но Линвуд, даже одержав победу, продолжал разыгрывать свою партию.

Венеция не проронила ни слезинки. В душе воцарились ужасающая чернота, ярость и опустошенность. Казалось, так теперь будет всегда. Она не могла ничего делать, сидела и ждала, слушая заунывную песнь ветра за окном и ритмичный стук дождя в стекла.

Собрание членов ордена Волка закончилось позже, чем предполагал Линвуд. Он не пошел с остальными пропустить по стаканчику, сразу отправился домой. Открыв дверь кабинета, тут же понял: что-то случилось.

Он не сразу заметил в темноте Венецию. Огонь в камине почти погас, и комната погрузилась во мрак и холод.

— Венеция?

Взяв свечу, он зажег, ее от едва тлеющих углей и с ее помощью зажег все остальные свечи в канделябре.

Подошел к жене:

— Не думал, что ты станешь дожидаться меня. Собрание затянулось.

— В самом деле? — убийственным тоном, от которого у Линвуда кровь застыла в жилах, произнесла Венеция.

— Что случилось? — спросил он, подходя к ней вплотную.

— Мэриэнн приезжала днем.

— Вот как, — прошептал он.

— Рассказала, что с ней сделал Ротерхем.

— Тогда ты не можешь не понимать, почему я не сообщил тебе об этом.

— Да, понимаю.

— Рад это слышать.

— Ты лгал мне.

— Я никогда не лгал тебе, Венеция.

— Разве нет?

— Нет.

— Чем ты можешь поклясться, Френсис?

— Чем скажешь.

— Моей жизнью? Или жизнью Ротерхема, возможно?

— О чем ты говоришь!

Она указала глазами на стол. Линвуд увидел дневник Ротерхема, который он забрал из его кабинета в ночь убийства.

— Да, вижу.

— И я тоже вижу. Наконец-то. Это дневник Ротерхема. Как ты, наверное, потешался надо мной, заставляя верить в свою невиновность! Смеялся над моей наивностью. И твои родители тоже. Твое актерское мастерство многократно превзошло мое.

— Все не так, как ты думаешь. Я могу объяснить присутствие у меня этой вещи.

— Точно также, как объяснить убийство Ротерхема? Или ты намерен дальше обманывать меня, ведя изощренную игру?

Линвуд плотно сжал губы.

— Наша игра давно окончена. Но даже тогда я не обманывал тебя.

— Возможно, и нет. Ты педантично следовал правилам. Лишь тщательно подбирал слова, разрабатывал хитроумную тактику.

— Впервые в жизни не делал ничего подобного.

— Нет? Поклявшись говорить мне правду или безмолвствовать, ты хранил молчание вместо того, чтобы защищаться. Я считаю это хитроумной тактикой. — Она горько рассмеялась. — Неудивительно, что ты никогда не отрицал свою вину, даже когда мы оставались наедине. Какой же я была дурой! Верила, что ты кого-то выгораживаешь. — С ее губ сорвался еще один нервный смешок, в глазах стояли слезы. — А все оказалось… несколько не таким, как я думала. Ты убил Ротерхема, защищая честь Мэриэнн.

— Венеция!

— А знаешь, что во всем этом самое ужасное, Френсис? Если бы ты с самого начала был откровенен со мной и признался в убийстве, мне было бы все равно. — Слезы потекли по ее щекам, но она смахнула их быстрым, нервным движением. — Ты сделал из меня дуру.

— Ты ошибаешься, Венеция.

Линвуд подошел к ней, намереваясь обнять, но она оттолкнула его руки и хотела отвернуться, однако он схватил ее в охапку и заставил посмотреть себе в глаза.

— Я не убивал Ротерхема. Клянусь тебе.

В тишине комнаты слова прозвучали особенно громко. За окном бушевала непогода, лил дождь, завывал ветер, раскачивая занавески и заставляя трепетать пламя свечей, от которого на лице у Линвуда появлялись опасные тени.

Она тяжело дышала, прижимаясь к его груди.

— У тебя его дневник.

— Да. Но я его не убивал.

Будучи не в силах смотреть на отражающуюся в глазах Венеции боль, Линвуд произнес:

— Теперь, когда я больше не связан тайной Мэриэнн, могу рассказать тебе все.

Посмотрев на него долгим взглядом, Венеция кивнула:

— Так расскажи же мне.

Подойдя к окну, Линвуд вгляделся в темноту ночи:

— Ты права. Я защищал Мэриэнн. Она поведала тебе, что он с ней сотворил?

— Да, — прошептала Венеция. — Теперь я понимаю, почему ты хотел убить его.

— Поверь, я страстно этого желал. И мой отец тоже. Мы сделали бы это три года назад, но негодяй ускользнул на континент.

— А ты спалил его дом в качестве предупреждения, чтобы он не смел возвращаться назад.

Линвуд покачал головой:

— Я сжег дом, чтобы уничтожить его личные дневники. На протяжении долгих лет он тщательно документировал свой интерес к Мэриэнн, как и то, что сотворил с ней. Также он упоминал о связях с моим отцом. Если бы кто-то прочел все это… я не мог подвергать сестру такому риску.

— Но в Италии Ротерхем не остался. В начале этого года он вернулся в Лондон.

— Из-за Мэриэнн. Он был одержим ею.

При этой мысли Венеция содрогнулась.

— Но ведь она моложе меня, его дочери.

— Для него это не имело значения. Он был из тех людей, кто привык всегда получать желаемое. Он хотел Мэриэнн даже после того, как она вышла замуж. Ты встречалась с Рейфом Найтом, ее мужем.