Конан. Рожденный в битве - Роберт Говард

— Все мы — лишь орудия в руках Иштар, моя принцесса,— ответил он в духе своих предков-фаталистов.

— Подождите здесь,— велела принцесса и вышла.

Томясь в ожидании, граф Теспидский мял свой бархатный берет, Таурус нервно хрустел пальцами и что-то непрестанно бормотал, Амальрик львиной поступью расхаживал по комнате и ухмылялся. В своем покое принцесса хлопнула в ладоши, зовя рабынь.

Они принесли Конану взамен кольчуги стальные доспехи, и вновь он предстал перед аристократами, уже облаченный в броню. Сверкающие латы и шлем с плюмажем придавали его облику мрачное величие, и даже граф Теспидский против своей воли испытал робость перед этим варваром. Амальрик перестал ухмыляться.

— Вот уж чего я никогда не ожидал, Конан, гак это увидеть тебя в доспехах рыцаря. Но, клянусь Митрой, они тебе к лицу. Не всякий король способен этим похвастаться, уж я-то их много повидал и знаю, о чем говорю.

Конану было суждено вспомнить эти слова Амальрика много лет спустя, когда пришло время сбыться самой сокровенной мечте.

Рано утром в тусклом свете солнца улицы Хорайи были запружены народом, смотревшим, как из южных ворот выезжают всадники. Наконец-то армия выступила в поход. Впереди ехали рыцари в сверкающих латах, над шлемами развевались цветные перья. Лошади под седлами из лакированной кожи и шелковыми попонами, в сбруе с золотыми пряжками и фестонами гарцевали и выделывали изящные курбеты, когда их пришпоривали наездники. Утренний свет играл на наконечниках копий, целый лес которых вздымался над отрядами, а ветер трепал красивые флажки на древках. Каждый рыцарь взял с собой на войну знак дамы сердца — перчатку, шарф или розу, привязав его к шлему или перевязи меча. Это была королевская конница, цвет хорайянской знати, пятьсот доблестных рыцарей под командованием графа Теспидского, мечтавшего, по слухам, жениться на самой принцессе Ясмеле.

Следом за ними двигалась легкая конница на сильных конях. В седлах сидели жители холмистых краев, худощавые, с ястребиными чертами лица. Их головы венчали остроконечные шлемы, под широкими халатами блестели кольчуги. Это были непревзойденные шемитские лучники, их стрелы поражали цель на пятьсот шагов. Во главе отряда конных стрелков ехал Шупрас, тоже в остроконечном шлеме. Его худое горбоносое лицо было хмурым.

Далее шествовали копейщики. Искать среди тяжелой пехоты выходцев богатых аристократов бессмысленно — в любом хайборийском королевстве считалось, что состоятельному дворянину место только в кавалерии. Зато тут хватало выходцев из обедневших знатных родов. Хорайянских копейщиков, как и рыцарей, тоже было пятьсот.

В арьергарде следовали наемники — тысяча конников и две тысячи копейщиков. Воины, побывавшие во множестве кровавых сражений, в сравнении с рыцарями явно проигрывали. Они не рисовались, их доспехи были крепки, но лишены прикрас: простые кольчуги, шлемы без забрал. На их длинных копьях не трепетали флажки. К седлам были пристегнуты топоры или стальные палицы, и у каждого воина на поясе обязательно висел широкий меч. Подобным же образом экипировались и копейщики, с той лишь разницей, что их копья оказались длиннее и тяжелее, чем у конников.

Среди наемников были представители многих рас: гиперборейцы, долговязые, широкие в кости, лезущие в карман за словом, но не за оплеухой; рыжие гандерландцы с холмистой северо-западной окраины Хайбории; высокомерные изгои из Коринфа; чернявые зингарцы с густыми усами и неистовым темпераментом; хладнокровные аквилонцы с далекого запада. Все они были хайборийцами, кроме зингарцев.

Самым последним в этой кавалькаде шел верблюд под роскошной попоной, а его уздечку держал в руке рыцарь, который рысил на боевом коне в окружении конных копейщиков из охраны королевского дворца. На верблюде в седле с мягкой бархатной подушкой ехала стройная девушка, закутанная в шелка; при виде ее горожане почтительно кланялись и выкрикивали приветствия.

Конан-киммериец, непривычно чувствовавший себя в рыцарских латах, косился на верблюда и неодобрительно качал головой. Он обратился к ехавшему рядом с ним Амальрику, облаченному в превосходную кольчугу, позолоченный нагрудник и шлем с султаном из конского волоса:

— Зря принцесса вызвалась ехать с нами. Она сильная девчонка, но в таком походе ей придется круто. И шелка очень скоро придется сменить на одежку попроще.

Амальрик, скрывая ухмылку, шевельнул светлыми усами. Неужто Конан думает, что Ясмела, подобно варваркам, в бою сама возьмется за меч?

— Конан, хайборийские женщины не сражаются, как твои соплеменницы-киммерийки. Ясмела поехала с нами, чтобы увидеть, как будет драться ее армия. Но, между нами говоря, — он наклонился к Конану и заговорил тише,— мне кажется, она просто не рискнула остаться одна, без защиты. Она боится…

— Мятежа? Коли так, не стоило ли нам вздернуть десяток-другой смутьянов, прежде чем выступать?

— Нет, тут мятеж ни при чем. Мне проговорилась одна из ее девушек: среди ночи во дворец проникла какая-то адская тварь и до смерти перепугала принцессу. Как пить дать, козни проклятого Натока. Эх, Конан, легко сражаться с существами из плоти и крови, но как противостоять сверхъестественному?

— Ничего,— буркнул киммериец,— против злых чар иногда помогает добрый меч.

Как только вся армия оказалась за воротами города, они закрылись со скрипом массивных петель. Командиры поспешили выстроить свои подразделения в походную колонну. Горожане смотрели на войско со стен — они понимали, их жизнь или смерть зависит от того, вернется армия с победой или с поражением. Ордам кочевников, грандиозной волной накатывающих с бесплодного юга, неведомо такое понятие, как пощада.

Целый день армия продвигалась по лугам, на которых высокая трава качалась под порывами ветра. Луга пересекали многочисленные реки и ручейки. Постепенно местность шла на подъем. Впереди показалась гряда невысоких холмов, она протянулась с востока на запад, и ее предстояло преодолеть. Но это было задачей следующего дня, а сейчас хорайянское войско стало лагерем на северных склонах.

Вскоре появились полудикие горбоносые люди — местные пастухи. Они садились у костров на корточки и вполголоса сообщали новости из таинственной пустыни. То и дело из их уст звучало мрачное имя Натока. Якобы по его повелению демоны воздуха приносят в пустыню ураганы, громы и туманы, а свирепая нечисть подземного мира сотрясает ужасным ревом землю. Повинуясь его заклинаниям, прямо из воздуха рождается огонь и разрушает ворота укрепленных городов, сжигает воинов в латах, оставляя только пепел и расплавленный металл. Нет числа его воинам, их чуть ли не больше, чем песчинок в этой пустыне, а еще к нему примкнуло пять тысяч стигийцев на боевых колесницах — их привел мятежный принц Кутаман.

Все эти новости Конан выслушивал без дрожи в поджилках. Война есть война, а на его век походов и битв выпало с избытком. Вдобавок само ремесло наемного рубаки предполагает постоянный смертельный риск. С самого рождения Конана смерть была его неразлучной спутницей, шествовала рядом своей зловещей поступью, стояла за его плечом у игорных столов, стучала костлявыми пальцами по его кубкам с вином. Когда он засыпал, сморенный усталостью или хмелем, она стояла над ним чудовищной тенью в плаще с поднятым капюшоном. Но он привык не замечать ее, как не замечает король своего виночерпия или камергера. Да, рано или поздно наступит день, когда она заключит киммерийца в костлявые объятия, ну и что с того? Сейчас он жив, и это главное.