Злаки Зодиака, или Ижица-файлы - Игорь Чубаха

Висящий над стойкой с молдавского разлива винами «Исповедь грешницы» и «Монастырская изба», водкой «Александр Невский» и ликером «Бенидиктин» портрет Циолковского, казалось, перестал дуться. Парочка у входа меланхолично осела на стулья, их услуги оказались не востребованы.

— Милости просим, — буркнул бармен, не скрывая, что шутка ему не понравилась.

Максим и Валера в манере праздных плейбоев продефилировали в туалет, где канарейками чирикала вода в писсуарах, и остановились у заколоченной мощными гвоздями-сотками кабинки. Выкрашенные дремучей темно-зеленой краской фанерные борта кабинки украшали похабные потуги на остроумие, нацарапанные ребром монетки. Для совсем неповоротливых умом джентльменов к дверце пришпандорили объявление на тетрадном листке «Унитаз засорился». Рядом с кабинкой висел еще один портрет Циолковского.

Повернувшись лицом к вентиляционной отдушине, уже без всяких шуточек Максим как можно внятней произнес пароль номер два:

— Старый крест Луну не заслоняет.

Державшие утлую фанерную дверь гвозди-сотки ожили, что ни на есть в буквальном смысле: заизвивались, ну точно хвосты ящериц, и втянулись в дерево. Дверца кабинки с замогильным скрипом открылась сама собой, как бы приглашая пройти. За ней обнаружился не фаянсовый унитаз, а уходящие в смердящий плесенью сумрак подземелья ступени из щербатого кирпича. Словно побитая молью гардина, проход заслоняла местами рваная паучья сеть, лохматая, как оренбургская пуховая шаль. Но прежде чем ступить в лабиринт застенков, Максим сделал отрешенное лицо, шагнул к портрету Циолковского и приложился губами к губам.

Валера пожал плечами, толерантно ничему не удивляясь.

Расчет Храпунова строился на том, что обыкновенная бюрократическая волокита не позволила службе безопасности оперативно вычеркнуть код его ДНК из допуска. И расчет оправдался, замаскированная под портрет автоматическая лаборатория провела экспресс-анализ слюны на присутствие ДНК в базе данных, получила подтверждение допуска номер два и отдала соответствующую команду по несенсорным каналам узкоспецифического доступа. Сотня паучков, не медля, взялась за работу и расплела оренбургскую пуховую завесу в три секунды. Максим, направляя перед собой арестованного Валерия и через раз оскальзываясь на стертых чужими подошвами ступенях, стал нисходить. А по портрету из-под верхней багетной планки потекла дезинфицирующая жидкость, и боковые багетины стали ее растирать в манере автомобильных дворников.

Лестница оказалась винтовой, спуск кончился через два витка, носы притерпелись к фимиамствующей плесени. Начался неоштукатуренный коридор из того же сырого красного кирпича, кое-где оклеенный ветхими агитационными плакатами, обещающими страшные кары свыше за нарушение правил дорожного движения. Редкий сюжет не оканчивался смертным исходом для нарушителя: неизменно под безжалостными колесами оказывалась и перебегавшая дорогу на красный свет старушка, и обходящий трамвай сзади, а троллейбус спереди школяр. Из репродукторов здесь играла музыка. Не оскоминное какое-нибудь «Лав-Радио» с трехаккордовыми любовными балладами, а первомайский репертуар из времен СССР:

Дети разных народов, мы мечтою о мире живем,

В эти грозные годы мы за счастье бороться идем.

В разных землях и странах, на морях, океанах,

Каждый, кто может, дайте нам руку…

Без встречи со старыми знакомыми не обошлось.

— … Трах-тарарах, кровища по асфальту, — увлеченно рассказывал коллеге Шляеву Воскобойников, — А потом они долго меня искали.

Максим напрягся, сейчас его изобличат. Но парочка протопала на выход, увлеченная беседой. Очевидно, в отличие от Максима Шляев впервые слышал историю, как Воскобойников учился ездить на велосипеде.

Песню дружбы запевает молодежь. Молодежь. Молодежь!

Эту песню не задушишь, не убьешь. Не убьешь. Не убьешь!..

Больше на пути Максима и Валеры никто не попался, только на развилке коридора из отдела дознания донеслось:

— …Он хотел схлопотать деньги любым путем, и решил подписать договор с тем, кого к ночи поминать себе дороже.

— Схлопотать — это по роже, а деньги — зарабатывают.

Максим правильно оценил подсказку судьбы:

— Валерка, мы не позаботились придумать официальное обвинение. Вот шляпы! Пусть это будет Статья «Веди» секретного приложения к Уголовному Кодексу. Не пучь глаза, как стрекоза на кактусе, я объясню, с чем это едят — «Вступление в сношения с дьяволом через вызов оного посредством кабалистических знаков». Пункт «Ять» — «В целях обретения личной выгоды».

Валера лишний раз пожал плечами, если иначе никак…

Коридор по прежнему шелушился плакатами про суицидальность двойного обгона и греховность пьянства за рулем. На запирающем путь в следственный изолятор временного содержания КПП Максим предъявил амулет.

— Холодное, огнестрельное оружие, недозволенные мракобески, некромашки есть? — лениво пробасил дежурный младший брат через окошко.

Лет младшему брату было столько, что уже все по барабану, выслуга в кармане, а дальше пенсии не выгонят. Кобура почти горизонтально на пузе, лысина раздалась до размеров яичницы, которой можно накормить всю тайную вечерю.

— Ни инь, ни янь, — сделал скучающий вид Максим (пистолет вместе с дипломом, подложным письмом и завещанием он спрятал в надежном месте), и их пропустили.

Дальше Валера, как было прежде условленно, стал на шухер, а Максим суетливо, пардон, впервые в такой преферанс играет, вынул из кармана марлевую повязку, щедро оросил ее из манюсенького шкалика кетчупом и на манер чалмы одел. Теперь он получился похож на раненного в голову югославского партизана, и им ничто не мешало перейти к следующему этапу операции «Меня дома не ждут».

«Марш демократической молодежи» сменил следующий музыкальный фон, правда, в этом ответвлении коридора он звучал глуше и многозначительней:

Если бы парни всей Земли хором бы песню одну завели,

Вот стало б весело, вот это был бы гром!

Давайте, парни, вместе запоем!

Парни, парни, в этом наша сила — землю от пожара уберечь!..

Плесенью здесь несло на три порядка легитимней. Или носы притерпелись? Не постучав, Максим распахнул дверь «приемного покоя» настежь и за шиворот вволок талантливо заупиравшегося Валерия.

Это оказался самый что ни на есть обыкновенный кабинет. Офисный стол лет сорока от роду и некогда блестящий черным лаком, а сейчас замаранный, словно штукатуркой, табачным пеплом и усыпанный горелыми спичками, будто тополиная аллея сломанными ветром сучками. Неоднократно крашенный первой попавшейся краской сейф — достойный партнер по интерьеру, одни только впадины в линолеуме вокруг его ножек выдавали, что он здесь проторчал не меньше, чем Илья Муромец на печи. И, естественно, распахнутый — а кого здесь бояться? И, кроме стопки замшелых и пыльных, как египетская пирамида, ворсистых папок, хранящий связку чеснока.