Имя мне - Легион - Роджер Желязны

Конечно, они нуждаются друг в друге — эти огородники исоздатели механических игрушек. Хотя бы для того, чтобы контролировать другдруга. И пока равновесие не сместиться, механики удерживали перевес в течениепоследних двух столетий. Тем не менее, сегодня редко кто может быть такполитически консервативен, как огородники. Маннгейм говорил об этом, и как разименно их я больше всего и боюсь сейчас. Именно они стали теми, кто счелпрограмму Центрального банка данных в самой крайней его форме как простоелекарство от огромного количества болезней и средство создания массы добра. Темне менее, излечимы не все болезни, и появятся новые микробы, рожденные самойпрограммой. И покуда мы нуждаемся в людях и того, и другого сорта, мне хотелосьбы, чтобы было побольше людей, интересующихся заботами о возделываниигосударства, чем пересматривающих его механизм, когда торжественно открылипрограмму. Тогда мне не пришлось бы становиться призраком, стараться избежатьтой формы существования, которую я счел отвратительной, не пришлось быопасаться, что меня опознают мои бывшие знакомые.

Затем, когда я следил за огоньками внизу, мне захотелосьузнать… Я был механиком потому, что мне нравилось производить измененияпреобразующего порядка в нечто более удобное для моей анархической натуры? Илия был огородником, возмечтавшим о том, что стал механиком? Я не мог решитьокончательно. Джунгли нашей жизни никак не могли быть втиснуты в рамкиогородника отдельного философа, спланированного и взлелеянного по его,философа, вкусам. Может, чтобы проделать с ним такой фокус, требуется побольшетракторов?

Я нажал кнопку.

Лента в кассете зашуршала, разматываясь. Я услышал голосДэйва; он спрашивал Джона Донни из комнаты 106, и я услышал, как ему ответили,что номер не отвечает. Затем я услышал, как он говорит, что хочет записатьпослание для третьего лица, по прочтению которого Донни поймет, что с нимделать. Он перевел дыхание. Девушка спросила, не требуется ли ему еще ивидеозапись. Он попросил включить и ее. Затем последовала пауза. Затем девушкапредложила продолжать речь, но изображение не появилось. Не было поначалу и слов— только его дыхание и слабое поскрипывание. Десять секунд… Пятнадцать…

— Ты убедил меня, — сказал он и при этом снова упомянул моеимя, — …это ни какой-то случайный свет прозрения — не из-за того, что ты сказалкакую-то определенную вещь — и я узнал… Это из-за характерного твоего стиля —мышления, речи — об электронике — вообще обо всем… потом я все больше и большеобнаруживал в этом знакомого… после я проверил насчет твоей геохимии и морскойбиологии… хотел бы я знать, чем ты так мастерски овладел за все эти годы…Теперь не знаю. Но я хотел дать тебе знать… ты не дал почувствовать…превосходства надо мной…

Затем последовала еще четверть минуты тяжелого дыхания,закончившаяся натяжным кашлем. Затем потрясенно:

— …сказать слишком много, слишком быстро… слишком рано… Ивзял надо мной верх…

Появилось изображение. Он ссутулился перед экраном, головалежала на руках, кровь заливала лицо. Очки его исчезли и он выглядел косым иподслеповатым. Правая сторона распухла и одна рана зияла на щеке, а другая

— на лбу.

— …подкрался ко мне, пока я проверял тебя, — продолжал он. —Должен сказать тебе, что я узнал… Все еще не знаю, кто из нас прав… Молись заменя!

Руки его расслабились, правая скользнула вперед. Головаоткинулась вправо и изображение пропало. Снова, перемотав пленку, я просмотрелэти кадры и обнаружил, что запись прервалась, когда его рука в судорогахударила по клавишам костяшками пальцев.

Затем я стер запись. Она поступила спустя час после того,как я ушел от него. Если он не успел позвать на помощь, и если никто не пришелк нему в контору вскоре после звонка, то шансов остаться в живых у негопрактически не было. И даже если бы они были…

Я воспользовался переговорным пунктом, чтобы позвонить пономеру, оставленному Доном, поймал его после непродолжительных поисков,доложил, что с Дэйвом случилась беда, и необходимо выслать к нему командумемфисской скорой помощи, если она еще у него не побывала, и что я надеюсьперезвонить ему попозже и еще раз доложить обо всем, до свидания.

Следующим я попытался набрать номер Лейлы Закери. Я долго неклал трубку, но ответа все не было. Хотел бы я знать, сколько временипотребуется управляемой торпеде, чтобы по Миссисипи дойти от Мемфиса доСент-Луиса. Я чувствовал, что времени изучать этот раздел, беседуя сконструкторами Палача, у меня нет, он и так опережал меня. И я занялся поискамитранспорта.

Очутившись у ее дома, я попытался позвонить ей от входа.Снова никто не ответил. Тогда я набрал номер миссис Глантз. Она показалась мненаиболее простодушной из той троицы, которую я проинтервьюировал в ходе моеговынужденного исследования мнений потребителей.

— Да?

— Это снова мы, миссис Глантз, Стефан Фостер. Еще парувопросов из того исследования, что было вчера, если вы сможете уделить мненесколько секунд.

— Почему бы и нет? — сказала она. — Ладно. Заходите.

Дверь, зажужжав, открылась, и я вошел. Сначала я направилсяк пятому этажу, формулируя на ходу вопросы. Я спланировал подобный маневр ещераньше, предусматривая такую возможность попасть в здание, если появитсянепредвиденная необходимость в этом. По большей части такие заготовки, как эта,пропадали без пользы, но иногда они становились явно необходимыми.

Пятью минутами и полудюжиной вопросов позже я пошел вниз ковторому этажу, прозондировал замок на двери Лейлы парой маленьких кусочковметалла

— я имел бы немало неприятностей, если бы меня задержали сними в кармане.

Полуминутой позже я открыл замок и снова защелкнул его.Натянув какие-то перчатки из тонкой ткани, которые таскал свернутыми в углукармана, я открыл дверь и ступил внутрь. И снова тут же закрыл ее за своейспиной.

Она лежала на полу, а шея ее была повернута под таким углом,что навевало нехорошие подозрения. Настольная лампа по-прежнему освещала пол,хоть и лежала на боку. Несколько безделушек было сбито со стола, подставка дляжурналов перевернута, часть подушек рассыпалась с софы. Телефонный провод состены был сорван.

Жужжание наполняло воздух, и я поискал его источник.

Я увидел, что на стене отражается слабое мерцание: вспышказа вспышкой.

Я быстро повернулся.