Тесты для настоящих мужчин - Валентин Черных

— А сегодняшние разборки, когда стреляют из автоматов?

— Это когда одни бандиты стреляют в других бандитов. Если вы состоите в одной из этих банд, то вы пришли не по адресу.

— Я напуганный одиночка.

— Тогда это ваше оружие. Идемте, опробуем.

Мы спустились во двор дома. Старик открыл железную дверь, ведущую в подвал, потом еще одну, обитую войлоком и дерматином. Он включил свет, кнопками приколол лист картона в нижней части деревянного щита. На картоне были нарисованы синие брюки и коричневые ботинки. Я достал револьвер из кармана.

— Если вы достали револьвер — стреляйте! — предупредил старик.

Я нажал на спусковой крючок. Выстрел мне показался оглушающим. Я попал выше колена.

— Неплохо, — похвалил старик. — Раньше стреляли?

— Только из пневматического.

Дома я пришил кусок брезента к подкладке с левой стороны пиджака и вложил в самодельную кобуру свой «бульдог». Я потренировался, выхватывая револьвер, и впервые реально осознал, почему саблю носили с левой стороны: чтобы первым движением правой руки выхватить саблю и вскинуть ее на естественной траектории, защищая голову, а вторым движением уже рубящим ударом сверху опустить на противника.

С револьвером оказалось даже проще. Я выхватывал револьвер, не поднимал и не опускал его, потому что ствол всегда находился на уровне груди воображаемого противника, и нажимал на спусковой крючок. После тренировок я засек время. От момента, когда мои пальцы только обхватывали рукоять револьвера, до выстрела я укладывался в полторы секунды.

Теперь к моему джентльменскому набору: сигареты, зажигалка, бумажник, паспорт, проездной билет, несколько телефонных жетонов, записная книжка, авторучка — прибавился еще и «веблей-2-бульдог».

Изменения в своем состоянии я отметил уже на следующий день. Шел не я, шел другой человек: спокойный и медлительный. Войдя в школу, я, здороваясь, улыбнулся старой учительнице английского языка. В школе еще работали несколько старых дам, которых я презирал за плохое знание языка и произношение примерных пятиклассниц. Но откуда могло появиться хорошее произношение, если они за всю свою жизнь не говорили ни с одним англичанином, — раньше это не поощрялось, а сегодня они стеснялись, боясь, что их не поймут.

Я вошел в одиннадцатый класс. Двадцать пять молодых людей встали. Это был ритуал, а не уважение ко мне. Меня не любили за требовательность и знание языка, — я год работал в Англии по обмену. А несколько парней меня ненавидели. По их лицам я видел, что они ждут вызова к доске, где они будут переминаться, потеть, выталкивая из себя английские слова с чудовищным произношением.

Я вызвал только одного. До получения аттестата осталось чуть больше двух месяцев. За это время я их не научу. Конечно, они ленивы и у них нет способностей к языкам, но есть и моя вина: за шесть лет не так уж и многому я их научил. Я выслушал, сделал два замечания и поставил четверку. Класс затих. Они не понимали, почему я вдруг стал добрым? Они не знали, что у меня под пиджаком «веблей-2-бульдог». И у меня больше нет ни страха, ни агрессии и даже раздражительности.

После занятий я позвонил Насте, медсестре, с которой я познакомился недавно, но вроде бы начавшийся роман между нами увядал, переходя больше в телефонный, потому что она жила в противоположном конце Москвы. Мы с нею один раз были в театре, я ее провожал, а потом несся, чтобы проскочить окраины Измайловского парка, не самого безопасного парка в Москве, и мне еще предстояло пройти дворы возле Белорусского вокзала, где я жил. С наступлением темноты мы старались не выходить из дома: у нас грабили регулярно и жестоко.

Я договорился с Настей встретиться на Тверской. Мы перекусили в «Макдоналдсе», я купил с рук билеты в Театр Станиславского. Настя сказала, что ее мать в ночной смене, поэтому после театра я зашел к ней, мы были взрослыми людьми: она развелась с мужем год назад, у меня перерыв в семейной жизни тянулся уже пять лет. Мы улеглись почти сразу, я никуда не торопился, сделал все по-мужски хорошо и медленно, как рекомендуют в учебниках по сексологии, и получил хорошую оценку.

Потом я медленно шел через парк, вдыхая резковатый весенний воздух, и увидел идущих мне навстречу двух крепких парней. В другое время мое сердце, наверное, понеслось бы вскачь, я бы уже прикидывал время и расстояние, чтобы добежать до проходной больницы, где всегда дежурила охрана. На этот раз я просто расстегнул куртку. Дорожка была узкой, втроем не разойтись. Я корректно сделал шаг в сторону, им оставалось или столкнуть меня в грязь, или последовать моему примеру. Они рассматривали меня, я рассматривал их. Вероятно, моя уверенность подсказала им, что со мною не надо поступать грубо, — они тоже посторонились, и мы корректно разошлись. Я по-прежнему шел не торопясь, чувствуя, что они остановились и размышляют, не догнать ли и не дать ли мне по шее, но не догнали и не дали.

Но все-таки произошло то, чего я опасался больше всего раньше. Статистика старого оружейника, что на его клиентов в среднем нападают один раз в жизни, не оправдалась уже через неделю. Я шел дворами с Нового Арбата на Садовое кольцо и в одном из дворов увидел, как пятеро парней били невысокого худого мужика. Он прикрывал голову и уже едва держался. Если упадет, его забьют ногами, — на парнях были ботинки, обшитые железными скобами.

— Долги надо отдавать! — требовал самый разъяренный.

— Ребята! — сказал я. — Если вы его забьете, он вам никогда не отдаст долг.

— Пошел вон, старый козел! — получил я в ответ.

Мне тридцать пять, им вдвое меньше, конечно, я для них уже старый козел. Но все-таки возразил:

— Не такой уж и старый.

Парни перестали бить, по-видимому осмысливая услышанное. Этих секунд мужику хватило, чтобы резко рвануть к Арбату: на переполненной улице он затеряется мгновенно. Но теперь вся ярость обратилась на меня, откуда-то в их руках появились железные прутья.

Настало время вспомнить инструкцию старика оружейника. Первый выстрел в воздух, второй по ногам ближайшего. Но, увидев их глаза: тупо-пустые от алкоголя или наркотиков, понял, что, если изувечу всех пятерых, я их не остановлю и не напугаю.

И я побежал. Они гнались за мною и не могли догнать, с каждой секундой отставая все больше и больше, — когда-то я хорошо брал четыреста метров с барьерами. У моих преследователей оказалось слишком короткое дыхание. От никотина, алкоголя и наркоты их легкие не выдерживали нагрузки даже на двухстах метрах.

Я выскочил у остановки, запрыгнул в отходивший троллейбус и сел на свободное место. Я не чувствовал ни страха, ни стыда, потому что у меня был «веблей-2-бульдог». Теперь я мог убеждать, защищать и даже убегать…

Высокий, светлоглазый, с белокурыми до плеч волосами, он снимался во всех исторических фильмах, где надо было драться на шпагах, саблях или мечах.

Он изображал русских витязей, скандинавских викингов, немецких рыцарей, римских центурионов. Это были роли второго плана, как их называют в кино, когда мало говорят и много действуют. Часто ему приходилось дублировать известных артистов в рискованных сценах.