Одним лайком меньше - Эллери Ллойд

Значит, мы едем в верном направлении.

«С чего вы взяли, что это тот самый автосервис?» – спросил кто-то.

Там на парковке стоит манекен – улыбающийся человек в комбинезоне, был ответ. От его головы отломан кусок, да и сам он довольно потрепанный. Рядом продуктовый магазин, газетный киоск, закрытый китайский ресторан с заклеенными окнами.

Для нас этого было вполне достаточно.

Мы с Айрин почти не разговаривали. Она рулила, а я следил за обсуждением в интернете.

Сообщество кипело и бурлило. Группа взаимопиара – уж не знаю, по приказу Айрин или по собственному почину – подхватила наш зов о помощи. Присоединилась не только крупная рыба, но и мелкие рыбешки, и рядовые подписчики – из Шотландии, Уэльса, США. Как выяснилось, именно с США нам особенно повезло. Одна женщина, несколько лет назад переехавшая в Штаты, предположила, что купа деревьев и поля в одной из сторис – Клермонт-парк, вид с шоссе А307, а если присмотреться повнимательнее, можно увидеть озеро.

В этот момент я заметил слева знак Национального фонда[18]. Через несколько минут мелькнул указатель, обозначающий поворот к парку.

Сумерки постепенно сгущались. Мы ехали уже часа полтора. Последняя из сторис Эмми была опубликована в день ее отъезда незадолго до часа дня: машина сворачивает с шоссе на проселочную дорогу, за окном – изгородь и канава; подпись: «Что за ж… мира?» Если с моей женой случилось что-то ужасное, именно эти слова станут заголовком в новостях, выразительные, душераздирающие, словно любительское видео, снятое за секунду до жуткой трагедии или преступления.

Клянусь, я обрадовался бы даже записке с требованием выкупа.

– Здесь, – внезапно сказал я. – Поворот проскочили.

Айрин ударила по тормозам, оглянулась и дала задний ход.

– Ты уверен?

Я кивнул.

Фары высветили изгородь, канаву, длинную узкую дорогу.

Ненавижу сельские дороги. Если кто-то едет навстречу, ни подвинуться, ни развернуться невозможно, в результате приходится сдавать назад, пока не приткнешься где-нибудь у ворот или на обочине с риском поцарапать машину или загреметь в канаву.

Айрин мчалась со скоростью пятьдесят миль в час. По кузову скребли кусты чертополоха, ветки хлестали по боковым зеркалам.

Минут через десять добрались до дома. Вгляделись в сумерки. Свет не горит. Машины во дворе не видно.

– Что будем делать? – спросила Айрин.

– Не знаю.

Мы поехали дальше. Дорога начала поворачивать. Через пару минут уперлись в ворота. Я первым вышел из машины. Ворота были заперты. За ними виднелось поле, уходящее вниз по склону холма. По дальней границе участка протекал ручей. В роще ворковала перепелка, тихо гудели провода линии электропередачи.

Есть лишь одно место, куда по этой дороге могла поехать легковая машина.

Айрин развернулась.

Странное дело – Эмми и Медвежонок тоже были здесь, тряслись по тем же колдобинам, смотрели на те же кусты… В какой момент Эмми заподозрила неладное? Наверняка в первую очередь она беспокоилась о Медвежонке. Пыталась ли она сбежать или уговорить, подкупить злоумышленников?..

Проехав еще немного, мы заметили, что дверь гаража приоткрыта.

Перед домом Айрин остановилась, но фары выключать не стала. Двойные двери – деревянные, старые, с облупившейся краской – действительно были не заперты. Я распахнул сперва одну створку, потом вторую.

За исключением холодильника и запачканного машинным маслом квадратного ковра, покрывающего бетонный пол, в гараже оказалось пусто. Две выложенные плиткой ступеньки вели в дом. Я толкнул дверь, та отворилась.

Позади меня Айрин разговаривала по телефону – вероятно, вызывала полицию.

В комнате царил мрак; окно, выходящее на задний двор, было закрыто матовым стеклом. Вокруг – мебель в чехлах, пирамиды из пластиковых коробок. Я пошарил по стене в поисках выключателя, не нашел. Через груды хлама пролегала тропа; я побрел по ней, нащупал дверную ручку, надавил.

– Эмми!

Тишина. К счастью, я вспомнил, что в телефоне есть фонарик. Выяснилось, что я попал в гостиную. Передо мной стояли пара кресел и диван, за ними – дверь, предположительно, ведущая на кухню. Справа – обеденный стол, на нем какие-то старые конверты. Слева – лестница наверх.

– Эмми?

В кухне ничего примечательного. Стеклянная дверь на задний двор. Одинокая тарелка на столе.

В этот момент я заметил у двери кое-что знакомое.

Туфли Эмми.

В следующее мгновение я уже поднимался по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки и во весь голос зовя жену. Чертовски повезло, что я не сломал себе шею. Последняя ступенька оказалась особенно коварной; я споткнулся и чуть не упал.

За первой дверью – ванная. Я заглянул туда, отдернул занавеску. Никого.

За второй – комната, выкрашенная в розовый цвет. На стене нарисован силуэт воздушного шара, в корзине на полу сидит игрушечный мишка, в углу – детская кроватка. Пустая.

За третьей дверью – спальня с задернутыми шторами, посреди – кровать. Я сделал шаг назад: вонь стояла неимоверная. Было слышно, как Айрин с проклятиями пробирается через гостиную.

– Я наверху! – попытался крикнуть я, но в горле так пересохло, что из него вырвался только хрип.

В углу поблескивала капельница с монитором; от нее отходила трубка, ведущая к телу, лежащему под одеялом.

Дерьмо. Вот чем пахло. Дерьмом и рвотой.

Я прислушался, но не услышал дыхания, осветил лучом фонарика коричневые шерстяные одеяла – они не двигались.

– Эмми? – повторил я.

Тишина.

Я нашел выключатель и зажег свет. Два шага – и я сорвал одеяло.

Эмми, бледная как полотно, лежала на спине, открыв рот. Простыни промокли насквозь, одежда тоже.

– Айрин! – закричал я. – Поднимайся! Вызови «Скорую»!

Я попытался вспомнить, как в бытность бойскаутом меня учили мерить пульс. Попробовал – ничего не нащупал. Кожа Эмми была холодной и липкой.

Наконец я почувствовал еле слышное сердцебиение. Погладил Эмми по щеке.

Она не шевельнулась.

Я наклонился к ней, позвал по имени, потряс за плечо. Ничего. Потряс сильнее, попытался приподнять. Ее голова безжизненно качнулась вперед. Поднял веко – никакой реакции. Посветил в глаз фонариком.

Эмми слабо застонала.