Неучтённый фактор - Олег Георгиевич Маркеев

орденском государстве. Но пали от собственного же оружия — золота, интриг и корысти.

А тайное братство «хранителей всего золота мира» продолжило свою историю. Ссужая золотом смертельных врагов, накидывая удавку кредита на сильных и опьяняя валютной инъекцией слабых, они творили Историю.

Администратор выждал положенное время, дав Салину осознать услышанное и сопоставить полученную информацию с имеющейся.

— Орден имеет свой ключ от кладовой «гномов». Договор позволяет им потребовать и получить любые финансовые ресурсы. А властных ресурсов, которые происходят от истинного знания, у них всегда было достаточно. Учитывайте это в своих умопостроениях.

Салин помедлил, конструируя вопрос, тонко сбалансировав все нюансы.

— Они ещё не использовали своё право?

— Насколько мне известно, нет.

Администратор поднёс платок ко рту. Глухо откашлялся.

— Теперь об этом человеке. Заслуги его велики. Насколько мне известно, ему предлагались регалии Рыцаря Хранителя Королевской тайны.[11] Он отказался. Остался Странником. Впрочем, его выбор меня не удивляет. Тигр силён, когда он одинок и невидим. Тигр в куче себе подобных, да ещё под светом прожекторов — это уже цирк. Унизительное зрелище.

— Вас эта информация касается непосредственно. Именно поэтому я её вам обязан передать. — Администратор отдышался. — Если этот человек жив, он вправе перечеркнуть вашу игру с Арнольдом Ганнером. Перстень даёт ему на это право.

— Остаётся надеяться, что Катастрофа его не пощадила.

— И он не успел выбрать наследника, — с плохо скрытым сарказмом подсказал Администратор. — К вашему сведению, такие линии преемственности не прерываются случайной смертью. Рассчитывайте на худший вариант. Первое, он жив. Второе, каким-либо образом он оказался в курсе ваших контактов с Арнольдом Ганнером. Знаете, тогда у меня сложилось впечатление, что для него нет невозможного. Вернее так: творить невозможное — его предназначение.

Салин не без труда взял себя в руки. Мозг уже лихорадочно просчитывал варианты действий.

«Успокойся, у тебя будет время всё взвесить, всё обдумать и внести коррективы, если потребуется. Не оскорбляй старика невниманием!»

Он немного подался вперёд, демонстрируя готовность принять новую порцию информации. Какой бы убийственно тяжёлой она не была.

Администратор долго откашливался. Потом ещё ниже осел в кресле. Кисть, лежащая на столе, мелко дрожала в такт прерывистому, свистящему дыханию.

— Мой младший сын вступает в право наследства. Перстень переходит к нему. Такова моя воля, и с нею согласны все «гномы». Теперь курировать ваши контакты с Арнольдом Ганнером будет Михаил. Это всё. Благодарю вас.

Салин встал. Ждал, глядя на стариковскую кисть. Приглашающего жеста не последовало.

Беззвучно открылась дверь. В кабинет повеяло свежим воздухом и запахами других помещений большого дома, где шла другая, совершенно другая жизнь.

За креслом Администратора возникла женская фигура в белом. В руках она держала подносик с флакончиками, прикрытых белой марлей.

Салин поклонился и стал пятиться к дверям.

Глава 8

Странник

Автобус, чихая и скрипя всем стальным нутром, медленно тащился от остановке к остановке. На фоне серого неба медленно вырастали конусообразные башни ТЭЦ. Из высокой трубы тянулся слабый дымок. По всему зданию станции мерцали яркие всполохи электросварки. По задымлённому щербатому фасаду гуляли лучи прожекторов башенных кранов. Станцию обещали реанимировать к Новому году. А пока Бескудниково сидело на урезанном пайке энергии. В домах, тянущихся вдоль дороги, уныло светились слабые огоньки. Фонари на столбах работали вполнакала, едва освещая улицу.

Напротив Максимова сидел парнишка лет семнадцати на вид, в шапочке с козырьком а-ля «немцы под Москвой», напяленной до самых глаз. Выглядел он в ней полным дебилом. К тому же был явно под кайфом. Парнишку просто распирало от химического коктейля, пузырящегося в крови. Он уже дошёл до стадии «пробило на поговорить». Только говорить в салоне было не с кем. Пассажиры с тупым упорством таращились в окна или уставились перед собой ничего не выражающими глазами.

Вдохновение парнишка искал в объявлениях водителя и звуках, доносившихся из нутра автобуса.

— Крак-псы-ы-ы. Гы-гы. Следующая школа. Школа… Почему — следующая? Она же — предыдущая. За ней идёт универ. Вер. Вера. Верно? Вера — она что? Женщина или религия? Надо разобраться. Если верна вера в женскую универсальность… Пшы-ыш! Двери закрываются! Зачем? Подумай над этим, братишка. Подумай, подумай, поду-май. Май — этом месяц такой. Интере-есный. Или нет? Тогда, какой? Как школа? Или как универ?

Он захлопал масляными от счастья глазками, улыбнулся Максимову, призывая вступить в дискуссию.

Максимов по опыту знал, стоит издать хоть звук, наркоша уже никогда не отвяжется. Руки чесались отправить нудного, как зелёная муха, наркошу в нокаут, но не хотелось скандала. По закону подлости, все, кто сейчас тихо сатанел и скрипел зубами, слушая этот бред, первыми же поднимут ор, стоит только пальцем тронуть блаженного.

В переднюю дверь втиснулась бабища с характерным заострённым лицом профессиональной стервы. Окатив салон мутным полубезумным взором, она искривилась и неожиданно громко заголосила:

— А всё равно будет по-нашему!! Иш чего захотели, жрачки народ лишить!

Все разом вздрогнули. Взгляды против воли приковались к источнику истерики.

Овладев всеобщим вниманием, бабища, как опытный лектор, выдержала паузу и понесла:

— Стариков и так мало осталось, так всех решили разом угробить! Ну, суки, держитесь. Мы выйдем на улицы. Мы митинговать будем. Наш будет праздник! А то удумали… Где ещё дёшево жрачку купишь? В магазе?! Там тухляк один, в ихнем магазе! А на рынке и мясцо бывает с костью, и молочко. Много нам, старым надо? Сколько старикам осталось, а? И всё терпеть?! Вот вам!

Бабища выкинула кукиш.

По салону покатился тихий ропот.

«Это она про облавы. Спровоцированный психоз, или просто провокация? — Поймав пристальный взгляд Максимова, баба смутилась, на секунду вышла из роли, и в глазах пропала безумная муть. — Ясно, провокация. Изучение и структурирование общественного мнения. Ну давай, сука, отрабатывай пайку!»

Максимов сел поудобнее, изобразив на лице тупую сосредоточенность. Баба сразу же успокоилась. И пошла бредить дальше.

Надо отдать ей должное, бредила весьма умело. Тонко цепляла за болючие струнки, вызвав нужную реакцию, тут же хваталась за другие, противоречила сама себе, истеричничала там,