Загадка Кирова. Убийство, развязавшее сталинский террор - Осмунд Эгге

Следственные действия в отношении Николаева сразу после убийства

Протоколы допросов — весьма проблематичный источник информации. Зачастую обвиняемые (если они виноваты в преступлениях) сначала делают все возможное, чтобы отвести от себя обвинения. Но когда им предъявляют доказательства, знакомят с показаниями свидетелей, указывают на противоречия в их ответах и т. д., они могут частично или полностью изменить свои показания. Если подследственный невиновен, то существуют три возможных линии его поведения. Он или попытается скрыть любые признаки своего участия в преступлении, или же сочтет за лучшее доказать свою невиновность, выложив все карты на стол (в этом случае ложь ему ничего не принесет). Есть, однако, и третий путь: если ему пообещают менее суровое наказание, или будут угрожать, или пытать, то тогда у него может появиться желание признаться в преступлении, которого он не совершал, или же оговорить других лиц, как виновных, так и невиновных. Такая линия поведения, т. е. оговор себя или других в обмен на менее строгое наказание, может быть выбрана и теми, чья вина не подлежит сомнению.

Анализ протоколов допросов по делу Кирова является особенно проблематичным, т. к. следствие проводилось в два этапа. Первый этап был достаточно коротким. Кажется, что у сотрудников Ленинградского управления НКВД не было предубеждений относительно мотивов поведения Николаева, или же того, кто мог стоять за убийством Кирова. Вместе с тем они считали, что он не мог действовать в одиночку. В большинстве случаев допросам подвергались не подозреваемые, а свидетели. Второй этап начался после того, как члены высшего политического руководства, в частности лично Сталин, потребовали, чтобы следствие сосредоточило внимание на сторонниках Зиновьева. Одновременно с этим следствие было передано московским сотрудникам НКВД, которых курировал заместитель наркома НКВД Агранов.

Очевидно, что протоколы допросов дела по убийству Кирова не дают полной картины того, что происходило в ходе этих допросов. Особенно явным это стало после того, как Сталин решил, кого именно следует сделать козлами отпущения; ясно, что после этого протоколы допросов искажали реальное положение дел. Частично виновных вынуждали давать показания, которые соответствовали сценарию, созданному следователями. Далее мы приведем примеры утаивания или искажения показаний, которые обвиняемые совершали в угоду следователям. Иногда подследственные находились в таком состоянии, что они просто не понимали, что же они подписывают[546]. Еще до того, как Агранов и его команда взяли следствие в свои руки, в протоколах допросов существовали пробелы. Однако есть все основания полагать, что ранние протоколы, несмотря на все их недочеты, были менее тенденциозными и вызывают больше доверия, чем те, которые составлялись для того, чтобы загнать подследственных в угол.

* * *

Сразу после убийства и в начале следствия Николаев давал показания, что он, и только он один совершил это преступление. Как мы уже видели, это была его первая версия, которую он выдвинул во время допроса в день убийства Кирова. Во время допроса 3 декабря он продолжал придерживаться этой версии. Днем позже Николаева допрашивала новая группа следователей. И тут он узнал, что Котолынов, Шатский и другие также замешаны в этом убийстве. Эти выводы частично основывались на записях в дневнике Николаева, в которых он упоминает, что был знаком с Котолыновым и Шатским во время своей работы в комсомоле и партийном комитете Выборгского района. В дополнение к этому Кацафа, один из тюремщиков Николаева, утверждает в своем письменном заявлении от 4 декабря 1934 г., что он слышал, как Николаев бормотал во сне: «Если арестуют Котолынова, беспокоиться не надо, он человек волевой, а вот если арестуют Шатского — это мелюзга, он все выдаст»[547]. Агранов немедленно сообщил Сталину, что в «лучших друзьях» у Николаева ходят бывшие оппозиционеры[548]. В последующем Агранов говорил, что «обмолвка» Николаева дала возможность сосредоточить следствие на зиновьевском следе[549].

Однако показания Кацафы о том, что он слышал, как Николаев разговаривает во сне, не являются достаточно надежными. Скорее всего, Кацафу попросили сделать такое заявление для того, чтобы дать следователям предлог для ареста Шатского и Котолынова. Но почему тогда Агранов в тот же день говорит о них в докладе Сталину как о «троцкисте» и «анархисте»?

Котолынов, Шатский и многие другие арестованные позднее люди были исключены из партии после XV съезда в 1927 г., однако многие из них были восстановлены в партии через год или два. При этом в архивах НКВД они числились как бывшие члены оппозиции. По данным следствия НКВД, некоторые из них, в т. ч. Румянцев и Левин, продолжали вести контрреволюционную деятельность и в 1933 г. Ордера на их арест были выписаны, однако Киров отказался их подписать, сказав, что он лично поговорит с Румянцевым[550].

Когда Николаеву сказали, что эти люди были его сообщниками, он согласился, что знает их, и сообщил, что «на мое решение убить Кирова повлияли мои связи с троцкистами Шатским, Котолыновым, Бардиным и другими». Но при этом он утверждал, что они не имеют никакого отношения к убийству, которое (на чем он продолжал настаивать) было совершено им в одиночку[551]. Агранов отправил протоколы допросов Сталину с пометкой: «Николаев держится крайне упорно»[552].

Днем позже, т. е. 5 декабря, Николаев еще раз повторил, что убийство совершил он один и что у него не было никаких сообщников. Однако он сказал, что встречался с некоторыми из вышеупомянутых людей, а также сообщил об их «террористических настроениях». На вопрос, не пытался ли он подстрекать Котолынова к участию в убийстве Кирова, Николаев дал отрицательный ответ. Далее следователи поинтересовались, почему он не просил Котолынова принять участие в убийстве, если знал о его террористических настроениях. На это Николаев ответил, что он хотел совершить данный террористический акт в одиночку. К тому же он считал, что Котолынов «не согласится на убийство Кирова, а требует взять повыше, т. е. совершить террористический акт над Сталиным, на что я бы не согласился». Что касается Бардина, то Николаев сказал, что террористические настроения этого человека были даже сильнее его собственных и он уверен, что Бардин сожалеет, что ему не довелось принять участие в этом убийстве[553].