Роддом или Неотложное состояние. Кадры 48-61 - Татьяна Соломатина

— И чтобы это должно означать? Нет, я понимаю, что это может означать всё, что угодно. От буквального повода, до общефилософических обобщений по любому буквальному поводу. Но что это должно означать для тебя?!

— Это не «должно означать». Этот шутливый скетч написал мне Матвей больше двадцати лет назад. Я уже была за ним замужем. Но мы с курсом поехали отдыхать в Карпаты. Я неплохо там провела время с Паниным. Который уже тоже был женат на Варе. Когда мы вернулись — я страшно мучилась.[28] Не знала, как подступиться. Как бы признаться. Я не могла лгать Матвею. Но и потерять его не могла. Я убедила себя, что из-за такой ерунды, как половые экзерсисы с Паниным, Матвей меня не разлюбит. И не бросит. Или хотя бы не бросит. Или — не разлюбит. Что-нибудь… И вот я, напившись для храбрости, признаюсь эдак развязно своему мужу в измене. Готовая к чему угодно. К мордобою, к оскорблениям…

— Матвей никогда бы себе не позволил…

Мальцева окоротила друга взглядом. И что-то в этом взгляде напугало Святогорского.

— А он посмотрел на меня с этой его вечной, будь она проклята, неизбывной мужской отцовской нежностью, с гребучей этой жаждой меня, с горечью за мою пиздоголовость… Улыбнулся так, знаешь ли…

— Я знаю, как улыбался Матвей. Я бы сам ему отдался за его улыбку.

— Я прошу тебя!

Мальцева отпила из горла стоявшей на столе запотевшей бутылки.

— Он улыбнулся и протянул мне этот стишок. На листочке, вырванном из блокнота. У него всегда были эти бесконечные блокноты. Он знал. Он просто знал, что я пересплю с Паниным. Он знал это ещё до того, как… и принимал это. Подавлял в себе ревность. И даже находил в себе силы писать такие вот…штучки!

— Это не штучка. Это… штука!

Святогорский налил ещё по дозе. Мальцева смотрела ему в глаза, как перепуганный ребёнок.

— И я так понимаю, что этот Шон, будь он сто раз однояйцевый близнец Матвея, не мог знать этот стишок.

Мальцева кивнула. Святогорский поднял стакан.

— Ну, за здоровье детей! Всё остальное — помнишь!

Друзья чокнулись и выпили.

— А теперь садись, я буду рассказывать, — спокойно предложил Святогорский. Как будто они собирались поговорить о каком-то интересном клиническом случае, не имевшем к ним самим непосредственного отношения.

Людям во все века было сложно улавливать связь следствия с причиной. И чем больше цивилизовалась Планета, тем сильней оглуплялась населяющая её, так называемая, разумная жизнь. Вершки самоуверенно полагали, что воды и света им всегда хватит, чтобы ни происходило. Кто бы спорил. Хватит. Посмотрите хотя бы на цветы в вазе. Они прекрасны и без корешков. Правда, ненадолго.

В отделение поступила беременная Инна Алексеева, в сроке тридцать две недели. Тоненькая, как веточка. Измождённая. Сорок пять килограммов при росте метр шестьдесят пять. Плод — выраженный гипотрофик. По данным биофизического профиля соответствовал дай бог двадцати пяти неделям гестации. В родильный дом её привёз муж, которому стало казаться, что беременность протекает как-то не так. Несмотря на их более чем здоровый образ жизни. Двоих-то уже родила — и всё было нормально. Естественные роды! И тут вот… Сознание внезапно потеряла. Первый раз такое… Неужели что-то с ребёнком? В общем, решил обратиться к врачам… Молодец!

Дежурила Поцелуева.

Вчера вечером они сильно поцапались с Родиным и она была не в лучшем настроении. Накануне тест на беременность, привлечённый к ответственности в связи с небольшой задержкой, накарябал ей две полоски. Родин приметил и давай плясать, как умалишённый. А она возьми и брякни: «Я ещё не решила!» Он в ответ что-то — ну и понеслось, поехало. Сама себя накрутила. Сама и… Родин отмолчался в углу. Потом подошёл. Обнял. Поцеловал. Тут её на второй круг занесло. Идиотка! Утром на работу ехали молча. Он ей руку на колено положил — скинула. Совсем неуправляемая!

Оксана Анатольевна злилась на себя. Поэтому построила весь персонал отделения — от санитарок до ординаторов — и устроила всем взбучку. Всегда найдётся за что. Такая работа. И теперь злилась на себя ещё больше. И так-то с заведованием далеко не на отлично справляется, в отличие от Мальцевой. Танька — та без семьи и детей была, пока заведовала. Теперь она, что правда, главврач. И муж имеется, и дитя подрастает. Чёрт! Отсюда индульгенцию не выудить… Зато у Таньки старшая акушерка отделения была — зверь! При такой старшей и заведующий не нужен. А у Оксаны такой старшей акушерки нет. Уже третье шило на мыло меняет. Чего стоит генерал от артиллерии, если у него нет хорошей пушечной прислуги?! Мальцевой-то было хорошо! … Да что ж такое, ей богу! Родин-то с Мальцевой в чём виноваты?! … Да. Но как теперь-то, а?! Ещё и с беременностью! И куча детей на двоих и так имеется. У неё — дочь. У Родина — парочка. Теперь вот… Нет, она не против. Но при такой работе декрет — это крах профессиональной карьеры! Она получила отделение обсервации в идеальном порядке. Минус старшая акушерка… А теперь у неё всё валится, рушится! Да и, признаться как на духу, когда Мальцева была начмедом, дела обстояли куда как лучше. Для роддома в целом и отделения в частности. Она безоглядно любит своего Родина Сергея Станиславовича. Как мужчину, мужа и друга. Но вот как администратор он… Стоп! …А если мальчик, как назвать? А если девочка?.. Нет, лучше мальчик. Девочек у них на двоих уже достаточно!

И вот её вызывают в приём.

Там какая-то никчемная баба, весом сорок пять кэгэ вместе с трусами. Третий раз беременная, третий же раз и рожает. Место работы: д/х! Как она с единственной по жизни задачей могла себя довести до такого состояния!

Пока по вене поступившей капала глюкоза с аскорбинкой, а акушерка приёмного измеряла ей таз, Оксане Анатольевне что-то ныл в уши муж этой бабы. Александр Алексеев. Александр Алексеев… Что-то очень знакомое. Да понятно, что знакомое! Как не Александр — так Алексей. А как не Алексей — так Александр. А если не Александр и не Алексей — так Сергей! Блин! Зачем она с Серым пособачилась-то, а?!