Гордая американка - Жюльетта Бенцони

– Вы хотите жениться на тете Эмити?

– Таково мое самое сокровенное желание. С той минуты, как мы познакомились, я испытываю к ней глубокую нежность вкупе с бесконечным уважением. Нам нравится быть вместе, к тому же она наделена необыкновенным чувством юмора. Моя сестра почти полностью разделяет мои чувства.

– Вы хотите жениться на тете Эмити! – повторила Александра, все еще не верившая своим ушам.

– Разве с этим так сложно освоиться? Ни она, ни я не молоды, но оба мы достаточно настрадались в жизни, чтобы понимать, что она предоставляет нам шанс, которым грешно пренебрегать. К этому я добавлю, что обладаю достаточным состоянием, чтобы обеспечить своей супруге ту жизнь, которую она пожелает.

Миссис Каррингтон по-прежнему молчала, поэтому он добавил уже более робко:

– Разумеется, я собирался подождать еще немного, прежде чем делать ей это предложение, однако… события вчерашнего вечера настолько меня потрясли, что я испугался… что потеряю ее. Поэтому я и позволил себе явиться сюда в такую рань. Для меня было бы большим ударом, если бы мое предложение вызвало у вас возражения, и я бы просил вас не ставить об этом в известность мисс Эмити. В таком случае я имел бы честь, – тут его тон обрел необходимую твердость, – лично предстать перед ней. Пусть даже мне придется последовать для этого за ней в Филадельфию. Я… я люблю ее! Вот так Теперь вы все знаете.

Выглядел Никола Риво воинственно, если не считать слез, стоявших у него в глазах, которые и растопили сердце Александры. Она встала, взяла славного француза за плечи и расцеловала в обе щеки.

– Я сообщу ей о вашем предложении, как только она проснется. Искренне надеюсь, что скоро смогу звать вас дядей Никола. После вчерашнего потрясения это станет для нее лучшим лекарством. Полагаю, она разделяет ваши чувства.

– О, вы так считаете?

– Почти уверена в этом.

– А ваша семья? Как, по-вашему, она отнесется к этому браку?

– Честно говоря, не знаю. Однако у вас есть несомненное преимущество: один из ваших предков сражался за нашу независимость.

– Никогда не устану вас благодарить! Я…

– Тсс! Там посмотрим. Поговорим о другом: ваш полицейский прибыл?

– Да. Он дожидается вас у моей сестры. Возможно, – тут Риво вытянул из жилетного кармана красивые золотые часы, – сейчас еще рановато? Мы условились на одиннадцать часов. Правда, надо еще успеть добраться до Круа-де-ла-Гард.

– Вот что мы сделаем: вернемся в отель, чтобы вы могли подкрепиться кофе – это наверняка пойдет вам на пользу. Тем временем я переговорю с тетушкой, а потом вернусь к вам, дав ей время собраться. Если она согласится стать мадам Риво, вам останется лишь прибыть за ней ближе к обеду, а я тем временем отправлюсь на допрос к комиссару. Если же она ответит отказом…

– Тогда я присоединюсь к ней за обедом. Я полон решимости сражаться ради достижения цели!

– Не исключено, что у вас будет больше шансов уговорить ее, чем у меня, но предупреждаю: сначала она будет упрямиться. К тому же вам надо будет во что бы то ни стало не допустить, чтобы она заподозрила, будто вы снисходите к ней из жалости.

– Жалость? К этой женщине можно испытывать разнообразные чувства, но жалость не входит в их число…

Оказавшись немного погодя в комнате тетушки, Александра готова была поклясться, что Никола ошибся и тетя Эмити заслуживает именно жалости: она полулежала на кровати с растрепанными волосами и катящимися по лицу свежими слезами; с отсутствующим видом она макала булочку в чашку с кофе, то и дело забывая вынуть ее оттуда.

Александра опустилась на краешек кровати и предусмотрительно убрала чашку, чтобы она не опрокинулась, не вызвав у тети ни малейшей реакции; затем, решив, что можно обойтись без вступлений, она бросилась с места в карьер.

– Я только что виделась с месье Риво, – безмятежно произнесла она. – Он просил у меня вашей руки.

Последовало молчание, нарушаемое сопением. Затем Эмити с усилием приподняла веки и посмотрела на племянницу взглядом побитого спаниеля. Александра услышала:

– Чего он просит?

Решив, что ее не расслышали, посредница повысила голос:

– Вашей руки? Он хочет жениться на вас, потому что он вас любит. По-моему, это прекрасно! Так что утрите слезы!

– Не кричи во все горло, я не глухая! – отрезала мисс Форбс и, разразившись громогласными рыданиями, с такой силой рванулась с кровати, что опрокинула все содержимое подноса, вылившееся на ее ночную рубашку и на простыню. Через секунду племянница сжимала ее в объятиях. Выслушав сбивчивые признания тетушки, объявившей себя сквозь слезы самой счастливой женщиной на свете, что трудно было заподозрить по ее виду, она была вынуждена удалиться к себе, чтобы переодеться.

Совсем скоро Александра, выглядящая совершенно очаровательной в белом фуляровом платье в разноцветный горошек и в шляпке из итальянской соломки, похожей больше на цветущую клумбу, вышла к Риво, который рассеянно осушал четвертую по счету чашку кофе и нервничал все больше.

– Дядя Никола, – радостно окликнула она его, – у меня такое впечатление, что сегодня в полдень вы будете угощать нас шампанским!

На сей раз в ее объятия рухнул, обливаясь слезами, счастливый жених.

Комиссар Ланжевен произвел на Александру впечатление серого человека: и костюм, и глаза, и усы с бородкой были у него именно этого невеселого окраса. На его лице лежала печать застарелой скуки; казалось, его того и гляди сморит дремота. Однако доверять первому впечатлению было бы опрометчиво: несмотря на сонный вид, комиссар реагировал на все, что слышал, резко и в совершенно индивидуальном ключе.

Сидя посредине маленькой гостиной за столиком с выгнутыми ножками, накрытом зеленой бархатной скатертью, он слушал рассказ Александры о том, что привело ее к решению дернуть в Средиземноморском экспрессе стоп-кран.

– Мне редко приходится путешествовать одной, – фантазировала она, – к тому же я не привыкла к французским поездам. В тесном купе у меня случился… приступ клаустрофобии. Мне показалось, что я вот-вот задохнусь…

– Так вышли бы в коридор или вернулись в вагон-ресторан.

– Вы правы; но этого мне казалось мало. Ведь тогда мне рано или поздно пришлось бы возвращаться в эту закупоренную каморку!

– Мне впервые приходится встречаться с пассажиркой, жалующейся на недостаток комфорта в спальном вагоне. Если вы так исстрадались, то что помешало вам сойти в Дижоне?

– Знаю, надо было поступить именно так; но я думала, что мое состояние пройдет.

– Но оно никак не проходило?

– Никак! Хуже того, оно сделалось невыносимым. И тогда…

В гостиной воцарилась тишина, нарушаемая лишь пением птиц, доносившимся через широко распахнутое окно, выходящее в сад. Смежив ресницы, Ланжевен опытным взглядом рассматривал безупречный профиль молоденькой женщины, полной прелести, рельефно выделявшийся на фоне зеленого бархата, обтягивавшего глубокое кресло, в котором она сидела. Волосы ее лучились, и вся она была так необыкновенно прекрасна, что полицейский мысленно отнес ее к дюжине красивейших женщин на земле. Не приходится удивляться, что одни питают к ней страсть, другие – ненависть, оборотную сторону того же чувства.