Диадема Марии Тарновской - Ольга Баскова

Тарновская скривилась:

– Мы же договаривались не курить здесь, – процедила она, не поздоровавшись. – Одной искры достаточно, чтобы обратить все в пепел.

Николай махнул рукой:

– Да черт с ней, с этой сторожкой. Значит, ты все же уезжаешь.

Мария кивнула и присела рядом:

– Да, это желание Павла.

– Черт бы его побрал. – Любовь к Тарновской заставила Николая забыть о дружбе, которая длилась много лет. – Пусть бы ехал сам. Почему ты не можешь сказать ему, что остаешься?

Она погладила его руку:

– Понимаешь, Коля, Павел – очень деспотичный человек. В последнее время он стал распускать руки. Я боюсь его. – Тарновская отвела взгляд, чтобы любовник не заметил насмешливого выражения.

– Бьет? Впервые слышу, чтобы он поднимал руку на женщину. Эмилия никогда не жаловалась.

Мария вздохнула и застонала:

– Эмилия была его женой. Я же никто, просто сожительница. Если бы ты знал, как позорно жить вот так, во грехе.

– Почему же ты его не бросишь? – удивился Николай. – Ты свободна как ветер. Забирай вещи и переезжай ко мне. Я сумею тебя защитить.

Она покачала головой и ласково ответила:

– Я не могу этого сделать. Павел богат, у него деньги и связи, он помогает моим детям. Если я его брошу, то останусь без средств к существованию. Нет, нет, нельзя, мой дорогой.

Он бросил сигарету на трухлявый пол и прижал пальцем.

– Да, это правда. Если мой папаша узнает, что я живу с неразведенной женщиной, о которой совсем недавно писали газеты и которая бросила Комаровского, он не даст мне ни гроша.

– Вот видишь. – Мария провела рукой по его волосам и стала расстегивать пуговицы на белой, безупречно белой кофточке. – Ладно, давай не будем о грустном. Может быть, ты найдешь достаточно денег, чтобы приехать ко мне в Венецию? Там много уютных отельчиков, где мы сможем встречаться.

Николай встал на колени и обнял свою богиню.

– Я прилечу к тебе на крыльях. Для меня не будет никаких преград. Если отец не даст денег, я попрошу у тетки. Она мне не откажет.

Они упали на пахнувшее лугом сено, и Наумов забыл обо всем на свете. Никогда он не испытывал в жизни ничего подобного. Теперь его жизнь была полна всем-всем, что только можно пожелать. Так ему, по крайней мере, казалось.

Да, Комаровский здорово мешал им, но Николай верил, что когда-нибудь Господь соединит их, чтобы они больше никогда не расставались.

Все другие мысли казались дикими и неправдоподобными.

Венеция. 1907 г.

Мария и Павел жили в Венеции уже несколько месяцев. Граф вдруг сделался бережлив и экономен, давая Тарновской деньги, всегда интересовался, как она думает их потратить, и женщина возненавидела его еще больше.

Встретившись с Прилуковым в гондоле и велев достать стрихнин, она сказала ему, что собирается покончить с Павлом в ближайшее время.

Донат, измученный наркотической ломкой, был готов на все. Распрощавшись с ним, она побежала в отель, где ее ждал верный Наумов.

С каждым свиданием Мария все больше и больше рассказывала о жестокости Комаровского, заставляя Николая негодовать, распаляя его воображение. Утолив любовный голод молодого человека, женщина возвращалась к Павлу и плакала, что Васюк не дает ей развода. С каждым днем роль несчастной женщины давалась ей все лучше и лучше. Станиславский наверняка бы поверил ее мастерской игре. Что уж говорить о графе, влюбленном в нее без памяти!

– Ох, Павел, как трудно жить одинокой женщине! – стонала она и прикладывала руки к пышной груди. – Я же совсем не имею никаких средств! Если бы нас развели, мужу волей-неволей пришлось бы определить мне содержание. А так… Если с тобой что-то случится, я умру от голода. – Мария сделала паузу и добавила: – Пожалуй, мне придется принять предложение Трубецкого. Он богат, он очень богат и не допустит, чтобы я скатилась до нищеты.

Она придвинула к себе бархатный, местами лоснившийся футляр и достала диадему, которую почитала как святыню.

При взгляде на это сокровище Павлу показалось, что он смотрит на бездонное черное небо с ледяными далекими звездами. От драгоценности веяло каким-то холодом, но Мария боготворила ее, считала своим талисманом.

– Эта диадема передается в роду О’Рурков по наследству, – сказала она грустно и надела ее на голову. – Никто никогда не продавал ее, потому что она не должна находиться в чужих руках. Это плохая примета. Вероятно, я буду первой. Мне придется расстаться с ней, чтобы обеспечить своих детей.

По ее щеке покатилась слеза, сверкнувшая в лучах солнца, как бриллиант в диадеме. Несчастная Мария казалась графу такой хрупкой, такой беззащитной, и сердце его сжималось от боли и жалости. А упоминание о Трубецком, продолжавшем преследовать женщину и через день посылавшем любовные письма, вызвало приступ бешеной ревности. Нет, пока он жив, его богиня не достанется другому. Никогда!

Он резко поднялся, быстро оделся и ушел, не сказав куда.

Мария не беспокоилась. Она чувствовала, что хорошо сыгранная роль несчастной женщины принесла свои плоды, и не ошиблась.

Граф вернулся только к вечеру, не раздеваясь, прошагал в гостиную и швырнул на стол толстую пачку денег:

– Я не могу больше видеть твоих слез, Маша. Я не хочу, чтобы ты беспокоилась, как тебе придется жить. Да, ты права, только Господь знает, сколько каждому отведено. Если я вдруг покину тебя, ты и твои дети не будут ни в чем нуждаться. Здесь восемьдесят тысяч. Я снял все, что у меня было. Положи эти деньги на свое имя. Мы сумеем прожить и без них. Станем больше экономить, отказывать в излишествах.

Она горько усмехнулась:

– Я не хочу, чтобы из-за меня ты лишился привычного образа жизни. И потом… Это, конечно, большие деньги, но с двумя детьми мне на них не прожить. Сам понимаешь, им столько нужно! Нет, это не решение проблемы. Пожалуй, я все же выйду за Трубецкого.

Он почувствовал, как по бледному лицу стекает холодный пот. Что он мог дать ей еще? Больше у него ничего не было. Если продать имение, то много не выручишь. Оно и так заложенное.

Граф наморщил лоб, и кожа собралась складками.

– Газеты писали, что твой поклонник Шталь застраховал свою жизнь в твою пользу и застрелился, – выдохнул он. – Я никогда не осуждал ни его, ни тебя. Это было целиком его решение.

Мария дернула плечом:

– Я тоже так думаю. Но газеты не скупились на эпитеты в мой адрес.

– Газетчики – продажный народ, – буркнул граф. – Они падки на всякие сенсации и никогда не задумываются, где правда, а где ложь. Но это все слова. – Он сел перед ней на колени. – Помни, я на все готов ради тебя. Я хочу застраховать свою жизнь так же, как это сделал он. Кроме того, я сделаю тебя своей единственной наследницей. Все мое движимое и недвижимое имущество будет твоим.